Дальше – больше. Затем он заявил, что признает мою правоту и собирается принять версию взаимного убийства Спенсера и Латимера в качестве основной.

Надо ли говорить, как я этому обрадовался. Ведь тогда дело можно считать закрытым. Если они убили друг друга, то судить некого. Я убедился, что инспектор Хупингтон поддается на провокации, и завел разговор о том, что, наверное, следует все же точно установить невиновность художника и машинистки. Ведь мисс Уиндэм легко могла подсыпать в чай Спенсера отраву.

– В таком случае вы слышали разговор мистера Латимера и Спенсера уже после того, как она его убила.

– Я мог спутать голоса Спенсера и Томаса.

– Однако вы слышали не только голос, – возразил инспектор, – но и то, как мистер Спенсер перешел из своего кабинета к мистеру Латимеру.

Я не сдавался:

– Это могли быть шаги мисс Уиндэм. К тому же голоса до меня доносились весьма неотчетливо.

Мой прием сработал на славу. Инспектор Хупингтон, окончательно сбитый с толку, наконец полностью уверовал, что они убили друг друга.

– Я полагаю, сэр, – заключил он, – что для доказательства достаточно подбитого глаза мистера Латимера.

Он неожиданно вернулся к конверту, найденному на балконе под нами:

– Думаю, эта улика ставит под подозрение мисс Уиндэм. Кристаллы «Галаца», несомненно, попали в конверт из ящика вашего стола, сэр, и взял его один из убийц.

Я кивнул в знак согласия. Хотелось, конечно, сказать, что убийцей был Латимер, но пришлось сдержаться. Пусть инспектор сам придет к этому выводу.

– Мисс Уиндэм, – продолжил он, – гораздо легче было бы выбросить конверт из окна комнаты, где она находилась. А еще проще порвать конверт и выкинуть обрывки в переполненную мусорную корзину. Вряд ли она подозревала, что я стану проверять ее содержимое.

– Но вы как раз это и сделали, – сказал я.

– Естественно. А вот мистеру Латимеру требовалось избавиться от конверта немедленно. Так что он выбросил его из окна своего кабинета без промедления. Он, конечно, не рассчитывал, что конверт застрянет на балконе.

Помня, что самый лучший способ убедить инспектора в правильности той или иной версии это подвергнуть ее сомнению, я начал возражать. Как и ожидалось, он после этого еще сильнее укрепился в своем мнении.

В конце концов я добился главной цели. Инспектор Хупингтон теперь уже, несомненно, предложит коронеру эту версию в качестве основной. А я, конечно, подготовлю свои показания, чтобы подтвердить ее как можно убедительнее. Хотя, возможно, этого и не понадобится. Все произойдет само собой.

Итак, моя цель достигнута. Значит, эта запись последняя.

Расследование коронера прошло превосходно, дело закрыто, о нем можно больше не думать. Осталось завершить эти записи, и я смогу полностью сосредоточиться на работе. Завершить их надо только потому, что не в моих правилах оставлять начатое дело незаконченным.

Не буду в деталях описывать слушания у коронера. Все прошло, как обычно. Сначала, как положено, разные формальности, затем доклад инспектора Хупингтона о проведенном расследовании с выводом, который был мне известен с самого начала. После этого наконец вызвали меня.

Подготовился я основательно, так что не только смог без запинки изложить события того «фатального дня», как называли его в прессе, но и подробно рассказать об отношениях между моими коллегами, приведшими к трагическому исходу.

Я был единственным свидетелем, так что более исчерпывающих показаний никто дать не мог.

Мне удалось убедительно показать, насколько Латимер и Спенсер не терпели друг друга. Степень их взаимной неприязни была столь высока, что рано или поздно это обязательно должно было привести к взрыву. Каждый считал другого бездельником и невежей. В своем рассказе я постарался не слишком заострять внимание на их профессиональной некомпетентности, чтобы у публики не создалось впечатления, что в «Агентстве» нет профессионалов. Кстати, надо все же придумать нашей фирме более интересное название. Мне не надо было подчеркивать, что единственным работником в «Агентстве», без которого нельзя обойтись, был и остаюсь я. Надеюсь, внимательный читатель уже давно это понял.

Не забыл я и об интересах наших клиентов. Товары Энрикеса и Флетчера получили неплохое продвижение, акции консервной фабрики в Грейфилдсе теперь раскупают охотнее, поскольку о них стало широко известно. Все это так, но мои старания согласился оплатить лишь Тонеску, надо отдать ему должное. Флетчер продвижения своего «Флукицида» вообще замечать не желает. Скорбит о друге Спенсере и полагает, что и я должен. Обвиняет меня в бесчувственности. Полный абсурд.

Когда речь зашла о том, что произошло в тот день в офисе, я дал исчерпывающие пояснения. Уже было ясно, что они имели все основания желать друг другу смерти. Осталось только рассказать, как каждый воплотил свой замысел.

Помогло и то, что процедура слушаний у коронера позволяет выдвигать предположения и делать допущения – преимущества этого я прежде не понимал и даже был склонен осуждать, – и вот теперь это дало мне возможность сформулировать свою версию случившегося. Думаю, Хупингтон вряд ли смог бы справиться с этим так удачно. Наверняка это заняло бы у него больше времени и не было бы столь убедительно. К тому же он бы придерживался фактов, а я позволил себе свободные рассуждения. Впрочем, это мне труда не составило.

После того как я своим выступлением внес в рассматриваемый вопрос полную ясность, коронер снова вызвал инспектора Хупингтона, который ограничился подтверждением лишь части моего рассказа. Впрочем, остальное не опроверг. Формальности ради заслушали показания Томаса и его супруги. Они ничего нового не добавили, лишь внесли небольшую путаницу. В любом случае я выступал дольше всех, вместе взятых.

Как и следовало ожидать, присяжные вынесли единственно правильный вердикт. Спенсер и Латимер убили друг друга. Я запамятовал, была ли оговорка, что они действовали в состоянии временного помрачения рассудка. Впрочем, это ни на что не влияет.

Итак, теперь, когда дело закрыто, мне осталось сообщить этой паре никчемных работников об увольнении. Я сделаю это с особым удовольствием. Мисс Уиндэм – вернее, миссис Томас – заявила у коронера, что дверь в коридор, где расположены кабинеты директоров, открывалась лишь один раз после того, как она разнесла чай, и перед тем, как обнаружила мертвого Латимера, что противоречило моим показаниям.

Итак, скоро я с величайшим наслаждением расстанусь с супругами Томас, а вместе с ними выброшу из головы всю эту неприятную историю.

Я не стану, как мистер Барраклаф, начинать свои записи с замечаний в чей-то адрес, хотя у меня есть что сказать. Как и любой секретарше о своем боссе. Хотя какие могут быть секреты на работе. Личная жизнь – другое дело.