— Теряем время, — сказал Медрано. — Пойдемте.

И направился к центральному переходу, Рауль — за ним следом. За спиной у них сеньор Трехо с доном Гало продолжали оживленную беседу.

— Вы думаете пройти через каюту бармена?

— Да, может, на этот раз повезет.

— Я знаю другой путь, более прямой, — сказал Рауль. — Лопес, помните? Навестим Орфа и его татуированного друга.

— Ну конечно, — сказал Лопес. — Этот путь более прямой, но не знаю, можно ли там пройти на корму. Давайте попробуем.

Подойдя к центральному переходу, они увидели доктора Рестелли и Лусио — те выходили из коридора правого борта, привлеченные голосами. Доктор Рестелли сразу понял, в чем дело. Многозначительно воздев кверху указательный палец, он остановил их в шаге от двери, которая вела вниз. К нему присоединились и возбужденно клокотавшие сеньор Трехо с доном Гало. Очевидно, что ситуация малоприятная, коль скоро, как сообщил наш молодой друг Пресутти, врач не пришел по вызову, однако же Медрано, Косте и Лопесу следовало бы понять, что нельзя навлекать на всех остальных осложнения, каковые совершенно логично последуют в ответ на агрессивную акцию, которую они собираются предпринять. Если, к несчастью, что заставляют предполагать некоторые симптомы, вспышка тифа-224 обнаружится и среди пассажиров, то единственной разумной мерой будет прибегнуть к вмешательству офицеров (для чего существуют различные пути — связаться через метрдотеля или по телефону), с тем чтобы симпатичного больного мальчика немедленно переправили в изолятор на корму, где уже находится капитан Смит и другие больные. Но этого не добиться угрозами, подобными тем, какие произносились сегодня утром, и…

— Послушайте, доктор, лучше замолчите, — сказал Лопес. — Очень сожалею, но мне все это надоело.

— Дорогой друг!

— Никакого насилия! — визжал дон Гало, и сеньор Трехо поддерживал его возмущенными вскриками. Лусио, совершенно белый, стоял позади них и молчал.

Медрано открыл дверь и начал спускаться вниз. Рауль и Лопес последовали за ним.

— Кончайте кукарекать, — сказал Мохнатый, глядя на сторонников партии мира с презрительным превосходством. Потом спустился на две ступеньки и захлопнул дверь у них перед носом. — Ну и сборище ублюдков, мамочка родная. Парнишке худо, а они все мириться зовут. Ну просто руки чешутся показать им что к чему, просто руки чешутся.

— Подозреваю, что такая возможность у вас будет, — сказал Лопес. — А теперь, Пресутти, глядите в оба. И если вам попадется по дороге гаечный ключ, захватите вместо дубинки.

Он посмотрел на каюту слева, темную и совершенно очевидно пустую.

Прижавшись к стене, они толчком распахнули двери правой каюты. Лопес узнал сидевшего на скамье Орфа. Два финна, утром чистившие палубу, сидели перед фонографом и собирались поставить пластинку. Рауль, вошедший бок о бок с Лопесом, с усмешкой подумал, что, должно быть, это пластинка Айвора Новельо. Один из финнов удивленно выпрямился и пошел вперед, разведя руки в стороны, словно прося объяснений. Орф не шевельнулся, только смотрел на них не то ошеломленно, не то с возмущением.

В затянувшейся тишине открылась дверь в глубине каюты. Когда Лопес, находившийся в шаге от финна, стоявшего так, будто собирался обнять кого-то, увидел глицида, удивленно застывшего в дверном проеме, он сделал еще шаг вперед, жестом показывая финну отстраниться. Финн отскочил в сторону и тут же нанес Лопесу удар в челюсть и под дых. И когда Лопес, обмякнув, падал, еще ударил его и в лицо. Кольт Рауля появился секундой раньше, чем револьвер Медрано, но стрелять не потребовалось. Мохнатый подоспел в самый раз: в два прыжка оказался рядом с глицидом, мощным рывком втащил его в каюту и захлопнул дверь ногой. Орф и оба финна подняли руки кверху, словно собирались ухватиться за потолок.

Мохнатый наклонился над Лопесом, поднял его голову и принялся массировать шею с внушающей опасение энергией. Потом распустил ему ремень и сделал что-то вроде искусственного дыхания.

— Сучья лапа, он засадил ему под дых. Я тебе раскващу морду, говноед поганый! Вот погоди, выйдем один на один, раскрою тебе черепушку. Ну что же это такое: чуть что — и в обморок хлопаться!

Медрано наклонился и достал из кармана Лопеса револьвер, Лопес уже зашевелился, открыл глаза.

— Подержите его пока у себя, — сказал Медрано, передавая револьвер Атилио. — Ну как вы, старина?

Лопес пробормотал что-то неразборчивое, стал искать платок.

— А этих надо отвести на нашу половину, — сказал Рауль, сидевший на скамье и испытывавший сомнительное удовольствие держать перед собою четверых мужчин, которым уже надоело стоять с поднятыми руками. Лопес выпрямился, и Рауль, увидев его нос и струившуюся по шее кровь, понял, что Пауле предстоит работенка. «Ну что ж, роль сестры милосердия ей по нраву», — усмехнулся он.

— Загвоздка в том, что мы не можем двигаться дальше, оставив этих на свободе, у себя за спиной, — сказал Медрано. — Как вам кажется, если Атилио препроводит их на носовую палубу и запрет в какой-нибудь каюте?

— Поручите их мне, сеньор, — сказал Мохнатый, играя револьвером. — Ну-ка, двинулись помаленьку. И вы. Да поостерегитесь, первому, кто забалует, всажу в башку свинец. Меня-то подождете, а? Одни — ни шагу.

Медрано обеспокоенно смотрел на Лопеса: тот уже поднялся на ноги, но был очень бледен и пошатывался. Он спросил, не лучше ли ему пойти с Атилио и отдохнуть немного, но Лопес ответил бешеным взглядом.

— Ерунда, — пробормотал он, проводя ладонью по губам. — Я останусь с вами, че. Уже могу дышать. До чего же гадко.

Он побледнел и снова стал заваливаться на Мохнатого, но тот успел поддержать его. Делать было нечего, и Медрано решился. Они вывели глицида и липидов в коридор, Мохнатый выволок под руки Лопеса, который не переставал сыпать проклятьями, и они бросились бегом по коридору. Возможно, когда они вернутся, подоспеет подкрепление, возможно, их встретят с оружием, но другого выхода не было.

Появление окровавленного Лопеса, а за ним — офицера и трех матросов «Малькольма» с поднятыми кверху руками оказалось зрелищем не для слабонервных Лусио и сеньора Трехо, мирно беседовавших возле двери. У сеньора Трехо вырвался крик, на который тут же прибежали доктор Рестелли и Паула, а следом за ними — дон Гало, который рвал на себе волосы — такое Раулю случалось видеть только в театре. В душе забавляясь все больше, Рауль поставил первых пленных лицом к стене и знаком показал Мохнатому отвести Лопеса в его каюту. Медрано жестами пытался унять сыпавшийся на них град возгласов, вопросов и предостережений.

— Ну-ка, пошли в бар, — сказал Рауль пленным. Вывел их в коридор правого борта, не без труда пробравшись между креслом дона Гало и стеной. Медрано шел следом, подгоняя их, насколько возможно, и когда дон Гало, потеряв терпение, схватил его за рукав и стал трясти, выкрикивая, что он-не-намерен-соглашаться, Медрано решился на единственно возможное.

— Всем — наверх! — скомандовал он. — И наберитесь терпения, даже если вам это не нравится.