Внезапно он остановился, еще не веря, но постепенноосознавая крушение всех своих надежд.

– Возможно, у нее будет такое же лицо в тот день, когдаона умрет, – сказал Эш со свойственным ему хладнокровием. – Я никогдане видел лицо Талтоса, которое было бы иным. Но ее волосы белые, совершеннобелые, в них не осталось ни одной живой пряди. Она не источает никаких запахов.Спросите ее. Люди использовали ее снова и снова. Или, возможно, онастранствовала среди них дольше, чем даже я. Ее лоно умерло. Ее источник иссяк.

Гордон более не протестовал. Он прижал ладони к губам, чтобыскрыть свою боль.

Женщина казалась слегка озадаченной и лишь немноговстревоженной неопределенностью своего положения. Она прошла вперед и, обнявдлинной, тонкой рукой дрожащего Гордона, прямо обратилась к Эшу:

– Вы осуждаете меня за то, что мужчины делали со мной,за то, что они пользовались мной в каждом городе, в каждой деревне, куда явходила, что в течение многих лет кровь вытекала из меня снова и снова, пока ееуже больше не осталось?

– Нет, я не осуждаю вас, – ответил Эш с глубокимсочувствием. – Я не осуждаю вас, Тесса. Искренне говорю вам.

– Ах, – снова рассмеялась она ярким, почтисверкающим смехом, словно в его словах заключался источник ее наивысшегосчастья.

Внезапно она взглянула на Майкла, а затем на стоящую в тенивозле лестницы Роуан. Выражение ее лица было простодушным и прелестным.

– Здесь я спасена от этих кошмаров. Меня целомудреннолюбит Стюарт. Здесь мое убежище.

Тесса протянула руки к Эшу.

– Побудьте со мной, поговорите со мной.

Она повела его за собой в центр комнаты.

– Не хотите ли потанцевать со мной? Я слышу музыку,когда гляжу вам в глаза.

Тесса притянула Эша ближе к себе и произнесла глубоким,прочувствованным голосом:

– Я так рада, что вы пришли.

Только теперь она взглянула на Гордона, ускользнувшегоподальше, – с нахмуренным лбом, с пальцами, все еще прижатыми к губам, онотступил назад и нашел для себя старый, тяжелый деревянный стул. Он опустилсяна него, прислонился головой к твердым планкам спинки и устало отвернулся. Всяего одухотворенность исчезла. Казалось, сама жизнь покидает его.

– Потанцуйте со мной, – сказала Тесса. – Вы,все, не желаете ли потанцевать?

Она развела руки, откинула голову и тряхнула гривой волос,которые и в самом деле выглядели безжизненными и очень, очень старыми.

Она кружилась и кружилась, пока длинное пышное фиолетовоеплатье не закрутилось вокруг нее, превратившись в колокол… Она танцевала насамых кончиках пальцев ног.

Майкл не мог отвести глаз от ее легких раскачивающихсядвижений. Перемещаясь по громадному кругу, она начинала с правой ноги, затемблизко приставляла к ней левую, как будто исполняла некий ритуальный танец. Чтокасается Гордона, на него было больно смотреть: испытать такое разочарованиебыло для него тяжелее, чем потерять жизнь. Казалось, что роковой удар уженанесен.

Эш также с восхищением следил за движениями Тессы –возможно, растроганный, определенно встревоженный, а быть может, даженесчастный.

– Вы лжете, – едва слышно произнес Стюарт, но этобыл отчаянный шепот сломленного человека. – Вы говорите гнусную, ужаснуюложь.

Эш даже не счел необходимым ответить ему. Он улыбался икивал Тессе.

– Стюарт, где моя музыка? Пожалуйста, сыграй моюмелодию. Сыграй мою мелодию для… для Эша!

Она глубоко поклонилась Эшу и одарила его еще одной улыбкой.

Он тоже поклонился ей и взял ее за руки.

Человек, сидевший на стуле, не мог двигаться и только сноваи снова бормотал, что все это неправда, – но уже и сам не верил своимсловам.

Тесса принялась тихо напевать мелодию, снова закружившись втанце.

– Играй музыку, Стюарт. Играй ее.

– Я сыграю ее для вас, – тихо сказал Майкл.

Он повернулся в поисках какого-нибудь музыкальногоинструмента и одновременно надеясь на чудо, – на то, что не обнаружитчего-либо иного, требующего присутствия музыканта, потому что, если такойинструмент найдется, он не сможет выполнить свое обещание.

Он и сам чувствовал себя удрученным, чрезвычайноопечаленным, не способным радоваться огромному облегчению, которое емуследовало бы ощущать. На миг его глаза встретились с глазами Роуан, и она тожепоказалась ему охваченной печалью, окутанной ею, как вуалью. Она стояла, сложивруки, очень прямая, возле лестничных перил, следуя глазами за движениямитанцующей женщины, напевавшей четкую мелодию, что-то такое, что знал и любилМайкл.

Майкл наконец нашел устройство – стереосистему, компонентыкоторой выглядели почти мистически современно, – с сотнями крошечныхцифровых экранов, кнопок и проводов, тянущихся, словно змеи, к динамикам,висящим на довольно большом расстоянии друг от друга на стене.

Он наклонился, пытаясь прочесть название музыкальной пьесына кассете внутри плеера.

– Это то, что она хочет, – пояснил Стюарт, все ещесмотревший на женщину. – Поставьте именно эту. Она проигрывает ее всевремя. Это ее музыка.

– Танцуйте с нами, – сказала Тесса. – Развевы не хотите танцевать с нами?

Она двинулась в направлении Эша, и на этот раз он не смоготказаться. Он взял ее за руки и затем обнял, как мужчина обнимает женщину длявальса, заняв исходную позицию.

Майкл нажал на кнопку. Музыка началась тихо, ритмы басовыхструнных звучали замедленно, выплывая из динамиков; затем вступили духовые,гладкие и звонкие, вместе с мерцающими звуками клавесина, который, спускаясь потем же мелодическим линиям, взял на себя ведущую, основную тему, так что теперьуже струнные последовали за ним. Эш сразу же повел свою партнершу широкимиграциозными шагами и плавными кругами.

Это был Канон Пахельбеля.[17] Майклмгновенно узнал его, хотя никогда не слышал в подобном исполнении: с полнымзвучанием басовых, очевидно соответствовавшим замыслу композитора. Существовалоли что-нибудь печальнее этой музыкальной пьесы, что-нибудь столь же искренневыражающее одиночество? Музыка усиливалась, выходя за пределы, установленныебарокко для духовых, скрипичных и клавесинов, исполняющих сложнейшие мелодии сдушераздирающим великолепием, так что музыка казалась одновременно и вечной, иисходящей из самого сердца.