Стоя на носу корабля, она произносила длинную череду заклинаний, делавших Густую Воду покорной.

Герфегест невольно залюбовался ею. Смертная женщина, повелевающая бессмертными стихиями!

Ее длинные черные одежды пластичными волнами стлались по ветру, словно бы лаская ее совершенное тело. Словно бы нарочно подчеркивая ее стройность, словно были заговоренными – а может, и вправду были? Да, она была привлекательна, но это слово, пожалуй, не годилось. Потому что Хармана была привлекательнее любой смертной женщины, виденной Герфегестом когда-либо.

Целомудрие и порочность, ярость и спокойствие, прямота и уклончивость сочетались в ней самым совершенным образом. Ее душа, ее тело, слившись в том, что звалось смертными «госпожа Хармана Гамелин», воззвали бы к любви даже мертвого. И Герфегест благодарил судьбу за великое откровение, данное ему той странной ночью в Наг-Нараоне, вечным напоминанием о которой сиял на пальце Харманы теперь перстень Конгетларов.

Хармана не смотрела ни на обмирающего от желания Герфегеста, ни на невозмутимого Торвента, ни на поневоле нерадивых моряков, бросивших свои обязанности ради того, чтобы насладиться зрелищем, о котором каждый из них потом будет рассказывать притихшим на коленях внукам. Хозяйка открывает ворота в Дагаат!

Файелант стоял почти впритык к водной преграде. Волнения не было. Ветра – тоже. Лишь тишина, нарушаемая хрустальным голосом Харманы.

«…как я разверзаю очи свои встреч солнцу, так и ты разверзни длани свои встреч мне…»

Герфегест не понимал этих слов. Но их истинное значение вибрировало в каждой частице его тела.

Густая Вода расступилась, точнее даже сказать, расползлась, образовав гладкую сводчатую арку. Путь в Дагаат был открыт – Герфегест увидел в открывшийся просвет скалистую цитадель, на вершине которой реял стяг с двумя черными лебедями. Хармана опустила руки – от них, казалось, все еще исходило неземное свечение – и повернулась к зачарованным матросам.

– Что разинули рты? Править к острову! – скомандовала она буднично и деловито.

А потом окинула зрителей взглядом, исполненным нежности и понимания. Как бы извиняясь за то, что волшебство исчезло.

4

Почтовый альбатрос заранее оповестил Гамелинов и Лорчей о прибытии желанных гостей.

А потому, когда трофейный корабль Пелнов вошел в гавань, у пристани, где покачивались на волнах приземистые галеры Лорчей и несколько файелантов Гамелинов, Харману и Герфегеста уже ждал Артагевд.

Его красивое, породистое лицо осунулось и приобрело тревожное выражение. От прежнего пламенеющего мыслями о подвигах и славе юнца, с каким пришлось сражаться Герфегесту в Наг-Киннисте, теперь не осталось и следа. Видимо, держать в руках Дом Гамелинов все то время, пока Хозяин и Хозяйка отсутствовали, оказалось непростой задачей. Способной сделать из храброго юноши по-настоящему мужественного воина, не задумывающегося ни о подвигах, ни о славе.

В стороне от Артагевда Герфегест, разглядывавший пристань, заметил коренастого, наголо выбритого человека с мечом и шестопером в особом поясном чехле. Он стоял, широко расставив сильные ноги и подбоченясь. Весь его вид свидетельствовал о том, что этот человек не боится никого и ничего. Даже если небеса упадут на землю, он будет стоять так, среди хрустальных осколков и дотлевающих угольев звезд. И простоит до скончания Вечности.

Это был Хозяин Дома Лорчей. Его звали Перрин.

Лорчи. Грубияны, задиры и тугодумы. На гербах Лорчей – Ледяные Цепи, символ, достойный этого своеобычного Дома.

…Лед греет душу Лорчей.

У Лорчей пламя его…

Эти вырубленные из цельных глыб греоверда, топорные, неуклюжие, но какие-то несказанно подлинные строки въелись Герфегесту в самую душу.

«Не садись за нарк с человеком из дома Лорчей, не то уснешь раньше, чем узнаешь, каков будет первый ход твоего противника», – шутил его дядя Теппурт Конгетлар. Сколь далек был народ Лорчей от радостей просвещенного досуга! Сколь чужд учению и наукам! Конгетларам, Эльм-Орам и Гамелинам всегда было над чем позабавиться, когда речь заходила о нравах соседей. Но когда доходило до кровавого дела, никакой «просвещенный досуг» не мог заменить стойкости духа и мужества, которым отличались люди этого Дома.

Что ему, Герфегесту, до извращенной изысканности Хевров, празднующих труса на Свен-Илиарме? Что ему до кузнечных, ювелирных и кожевенных искусств Эльм-Оров, перебитых в проливе Олк? Лорчи были единственными, кто выстоял. Единственными, кто не предал. Только Лорчи оставались к сему дню могучими и преданными союзниками Дома Гамелинов.

Перрин не умел играть в нарк. Не доводилось ему плести изысканные кольца десятистиший и составлять предметные натюрморты, приводя в согласие принципы гоч, хелем, хэн и корари. Но когда Герфегест рука об руку с Харманой ступил на пристань Дагаата, он сложил ладони в знаке почтения, спеша опередить слова жестом, который был красноречивее всяких слов.

– Да воспоет земля Священного Острова под вашими ногами, Хозяева Гамелинов, – сказал Перрин.

– Я верил, что увижу вас в здравии, – сказал Торвент и его бескровные губы тронула усталая улыбка.

5

Когда Дагаат восстал из вод морских, на нем не росло ничего. Ни кораллов, ни водорослей, ни морских огурцов. Столь же пустынны были его скалы, когда Ганфала преклонил колени перед Хуммером в Синей Комнате. Ни одного дерева и ни одной травинки не оживляло унылую серость его камней, когда Гамелины овладели им. Если не считать, конечно, Озера Перевоплощений.

Дагаат подходил для жизни так же мало, как и наковальня накануне удара кузнечного молота.

Герфегесту случилось однажды побывать в месте, подобном этому. Давным-давно, в Сармонтазаре, он видел Меар – Город Лишенного Значений. И все-таки Герфегест был впечатлен тем, что увидел.

Часть Священного Острова занимало огромное сооружение со множеством башен, арок, бойниц, лестниц. И, разумеется, комнат и залов. Кто и когда строил все это? Отчего Дагаат ушел под воду и отчего столь стремительно появился вновь? Герфегест предпочитал не занимать свой ум столь дерзкими вопросами.

– Некоторых вещей лучше не знать, – сказала ему Хармана, когда они, остановившись у края лестницы, ведущей к палаткам лагеря Лорчей, заметили, как в одном из окон Четвертой башни цитадели вспыхнуло и погасло голубоватое пламя.

Хармана была совершенно права – права в неком холодном высшем смысле. Но Герфегест хорошо понимал, что коль скоро нити судеб привели их в место, противное естеству смертных, значит, многие из «некоторых вещей» им неминуемо придется узнать. В тот момент Герфегест впервые в жизни пожалел, что его чело не мечено печатью Тайа-Ароан, знаком Звезднорожденного.

6

– Дагаат можно исследовать днем и ночью, но ты никогда не узнаешь его полностью, – сказал Артагевд, с куртуазнейшим поклоном помогая Хозяйке Гамелинов спуститься с высокого парапета на дорожку, мощенную скользкими плитами, чью поверхность нет-нет да и возмущали сполохи ядовито-зеленого света.