Мишель не могла точно сказать, сколько времени она тряслась в коляске, словно сваленный на сиденье мешок батата. Верх экипажа предусмотрительно подняли, чтобы скрыть пленницу от посторонних глаз. Впрочем, в эти глухие места всадники наведывались нечасто, а потому им так никто и не повстречался.

Дневной зной спал, уступив место вечерней прохладе, которая в лесу вблизи болот ощущалась еще сильнее. Ночи здесь по-прежнему были промозглыми, сырой липкий воздух казался почти осязаемым, влагой оседал на коже, ядом проникал в легкие. Кипарисы в седых нитях мха напоминали косматых великанов из страшных сказок, что в детстве рассказывала ей Чиназа. Мишель часто представляла себя на месте героинь таких историй и сейчас отдала бы полжизни, лишь бы все происходящее оказалось плодом разыгравшегося воображения, а не ужасной реальностью, которая не отпускала.

Продержаться здесь одной до рассвета? Даже без жаждущих крови волков сделать это будет непросто. А уж когда ее след возьмут охотники…

«Дура! Аэлин, какая же ты дура! Хотела отвадить от меня Кейрана, а вместе этого свой единственный шанс на спасение превратила в приманку для про́клятого зверя. Идиотка!» – мысленно бушевала Мишель.

Себя она тоже ругала такими словами, которые прежде себе даже в мыслях упоминать не позволяла. Ругала, пока ее везли в чащу, ругала, пока волоком тащили из коляски.

– Может, так и оставим связанной? – предложил бандит со шрамом, швырнув ее на землю. – Для надежности.

– Еще скажи, пристрелим! – хмыкнул второй наемник с глухим гнусавым голосом и отвратительной привычкой ежеминутно сплевывать себе под ноги.

– А почему бы и нет? – доставая заткнутый за пояс пистолет, усмехнулся первый. – Кто его знает, сожрут или не сожрут. А так наверняка сдохнет.

За те короткие несколько секунд, пока бандиты решали ее судьбу, у Мишель едва сердце от ужаса не остановилось, что, несомненно, тут же прекратило бы их спор.

– Хозяин платит – хозяин решает, – философски изрек гнусавый. – Сказал развязать – развяжем. Пусть побегает, тебе что, жалко, что ли? Далеко все равно не убежит. Девка нежная, леди. А леди бегать не умеют.

– Да я просто так предложил, – убирая пистолет, проворчал наемник и, к ужасу Мишель, достал заткнутый за голенище сапога охотничий нож.

Она дернулась, попыталась отползти, но сильная рука бандита тут же сдавила ей запястья.

– А жить-то хочется, да, красавица? – загоготал мужчина.

Придавив пленницу к земле коленом, разрезал веревки, освободив ей руки и ноги.

– Сволочи! Какие же вы сволочи! – Мишель взвилась на ноги и, растирая саднящие запястья, отшатнулась от негодяев. – Гады!!!

– Кричи громче, чтобы не только унюхали, но и услышали, – засмеялись бандиты.

И тот, что гнусавил, в очередной раз сплюнув себе под ноги, забрал нож у своего сообщника. Отскочить еще дальше Мишель не успела: наемник оказался и быстрее, и сильнее. Схватив девушку за руку, полоснул по ладони острым лезвием, заставив ее вскрикнуть от боли.

– Это за сволочь и за гада. Ну и чтобы охота стала более захватывающей. – С этими словами он отвернулся и направился к экипажу.

– Не скучай, красавица! – отсалютовал ей шляпой бандит со шрамом и, насвистывая себе под нос какую-то веселую песню, присоединился к своему подельнику.

Мишель прижала окровавленную ладонь к груди, чувствуя, как платье под ней становится влажным, а боль, пульсируя, нарастает, обжигая кожу невидимым огнем.

– Сволочи, – сквозь слезы повторила она, проводив коляску ненавидящим взглядом. – Чтоб вас уже этой ночью повесили! – пожелала своим мучителям, после чего оторвала от нижней юбки широкий лоскут ткани и, как могла, перевязала им ладонь, морщась от боли и стараясь не смотреть на кровоточащую рану.

В лесу темнело быстро, и уже совсем скоро Мишель почувствовала себя слепым беззащитным котенком. Надеялась, постепенно глаза привыкнут к темноте и света луны будет достаточно, чтобы хотя бы видеть, куда идет, и не превратиться в ужин для аллигаторов. Вот только густые кроны не пропускали блеклое лунное свечение, отчего тьма вокруг с каждой минутой становилась все плотнее.

Какое-то время Мишель просто стояла на месте, прижимая к груди руку и боясь пошевелиться. Стояла, дрожа от холода и страха, прислушиваясь к малейшему шороху, к звукам ночи, и готова была простоять так до самого рассвета, если бы это помогло сохранить ей жизнь.

Ее окружали хлипкие деревца и те, что имели длинные гладкие стволы с высокими кронами, дотянуться до которых не представлялось возможным. Мишель была уверена, ей не хватит сил сдвинуться с места, не хватит сил бежать, искать укрытие, а потому разумнее всего будет затаиться и ждать. Она продолжала себя в этом убеждать, минуту или, может, час, пока далекий волчий вой не вывел ее из состояния безвольного оцепенения.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, она рванулась вперед почти на ощупь, путаясь в пышной юбке, чувствуя, как боль, чуть было притихшая, снова вспарывает кожу на ладони.

Она бежала, боясь обернуться, увязая в паутине мха, свисавшего с ветвей деревьев. Оступалась, готовая в любой момент рухнуть, и снова, подхватив юбки, упрямо бросалась вперед, как никогда мечтая о жизни: долгой и счастливой.

«Главное, пережить эту ночь, – повторяла она мысленно. – Убежать далеко-далеко. Я смогу. Главное, не останавливаться! Убежать… Спрятаться!»

Споткнувшись об узловатый, торчащий из земли корень, неразличимый во тьме, она вскрикнула и, беспомощно взмахнув руками, рухнула в кромешную тьму. Скатилась с пологого склона на дно оврага, а немного придя в себя, порадовалась, что тот оказался неглубоким и жухлая листва смягчила падение.

Но, кажется, на этом ее везение закончилось: Мишель задрожала всем телом, услышав совсем близко приглушенное рычание зверя. Приподнялась на дрогнувших руках и замерла, глядя на застывшего волка на вершине склона. Желтые глаза с черными провалами зрачков, клыки – острые и влажные от слюны. Короткая вздыбившаяся шерсть на загривке, посеребренная светом луны.

Рык повторился: короткий, злобный, голодный. Не сразу Мишель осознала, что доносится он у нее из-за спины. Только когда позади под лапами хищника зашелестела листва, она поняла, что уже не сможет ни убежать, ни скрыться. Ей даже на то, чтобы обернуться, сил не хватило. Да и не успела бы она: жадно оскалив пасть, зверь с янтарными глазами бросился на свою добычу.

Даже в самом жутком ночном кошмаре Серафи не могла себе представить, что окажется связанной и брошенной на кладбище Сент-Луи – любимом пристанище нью-фэйтонских ведьм и колдунов. Но реальность оказалась страшнее любого, даже самого невероятного сна: она сидела, прижимаясь к белесому надгробию, связанная по рукам и ногам, да еще и с кляпом во рту. Сидела, дрожа и задыхаясь от беззвучных рыданий, расширившимися от ужаса глазами сквозь мутную пелену глядя на ту, что боялась пуще всех демонов ада.