Преисполнилась она пыла, на колени упала, Ивана колени обняла и зарылась в них лицом.

– Люблю тебя, люблю, люблю, мой царевич! И ежели б ты не был царевичем, то тоже любила бы…

– Нет! Брешешь как дышишь! – он схватил её за косы и заставил подняться на ноги. – Смотри мне в глаза и слушай внимательно, что я скажу!

Сквозь слёзы, в которых отражался пёстрый ковёр неба, она подчинилась.

– Слушаю, Иванушка!

– Я никакой не Иван, не царский сын, а простой сирота из крестьянской семьи, воспитанный дедом и бабкой! – протараторил он, до боли сжимая Немилины плечи. – Не перебивай! Имя моё – Булгак! Булгак, слышишь!

– Что ты такое говоришь, Иванушка! – Немила подалась вперёд, попыталась обнять любимого, но он держал её слишком крепко. – Нам нужно срочно возвращаться, Яга обязательно подлечит твой рассудок!

– У меня всё нормально с рассудком, лучше, чем когда-либо, – горько усмехнулся Иван. – Когда я пришёл в себя, то поначалу в моей голое всё смешалось – скитания по Лыбедскому царству, воровство в чужих домах, лица незнакомых девиц и собственные лживые речи… Потом сквозь ложь стали проступать другие воспоминания, где была деревушка дворов на пять, граничащая с лесом, маленький домик со старой почерневшей печью, речка и пахотное поле. Я начал вспоминать, кто я есть на самом деле, и тут вдруг явилась ты. Я помнил твоё лицо очень смутно, как во сне, который предпочёл бы забыть, но ты была так настойчива, так яро радела за то, чтобы вернуть меня к жизни, и потому я решил снова сыграть чужую роль, намереваясь сбежать от тебя тотчас же, как мы выберемся отсюда.

Он перевёл дух. Немила настолько потеряла дар речи, что даже не нашлась, какую реплику вставить в возникшую паузу.

– А потом ты упомянула про детей. И тогда я понял, что не смогу сбежать, что если я брошу своих кровиночек, то совесть меня тогда окончательно замучает. Но я так же и начал понимать, что ты слишком сильно увлеклась мыслью о том, чтобы выйти замуж за царевича, а потому вряд ли сможешь меня простить за то, что я имею происхождение более низкое, чем твоё.

Тут Немила окончательно убедилась, что царевич просто разыгрывает её, проверяет на искренность чувств. Но она тоже была не лыком шита, и решила блеснуть смекалкой:

– Ты врёшь! Я видела портрет царевича Ивана, и он точь-в-точь срисован с тебя!

– Так ли уж с меня? – перестав сжимать Немилу в объятиях, он отступил назад и встряхнул головой. – Не спорю, я похож на него, но любой, кто знал царевича Ивана лично, быстро раскусит подвох.

– А одежда?

Он пожал плечами.

– Одежду я из царского терема украл. Пришлось весь день там провести, чтобы найти покои царевича и незаметно в них пробраться, а пока я приодевался, меня обнаружили. Я едва ноги унёс оттуда.

Он не без гордости ухмыльнулся.

– Так что, будешь жить со мной и с нашими детьми, добра наживать? Я скажу всем, что увидел тебя, когда проходил мимо твоей деревни, и ослеплённый желанием, решил украсть тебя и заставить жить с собой насильно, пока ты меня не полюбишь. И скажешь ты всем, что полюбила меня, и проведём мы обряд свадебный по всем правилам, а потом ты родишь мне ещё троих сыновей. Всегда мечтал я о большой семье.

И подняла Немилушка очи, и осознала, что испытания не кончились, ибо Иванушка, похоже, был свято уверен в том, что всё, что он говорит – чистейшая правда. А те картины будущей жизни, которые он живописует, и правда милее его сердцу, чем жизнь в царском тереме.

– Так что, ты согласна родить мне троих сыновей? Мои дед с бабкой будут счастливы понянчить правнуков и правнучек. Можем даже зажить все вместе, большой семьёй. Помнится мне, дом у тебя большой? Знамо, всем места хватит, нам с детишками две комнаты, им комната, а сестёр твоих замуж побыстрее выдадим. Ты же упоминала про способности сестёр особые к ремеслу, а что некрасивые они обе – так это ерунда, главное, чтоб в дом привносили порядок и уют.

Поперхнулась Немила, за сердце схватилась и взмолилась мысленно: только бы Яга помутнение смогла вылечить!

– Иванушка, не шути со мной, лучше скажи, куда ты клубочек подевал, – нарочито ровным голосом ответила она, пытаясь вернуть разговор в безопасное русло. – Нам давно уж пора возвращаться, ты забыл? Детки ждут.

– Да-да, детки ждут, я так рад, что та гниль, которая поселилась во мне на долгие годы и разрушила всю мою жизнь, не смогла до них добраться… Или смогла?! Почему ты отводишь глаза в сторону! Ну, говори, пока тумака тебе не дал!

Не смог он вытрясти из Немилы правду, а с каждым тумаком, с каждой оплеухой она только сильнее рыдала, мечтая лишь о том, чтобы он её в пропасть не скинул. Звала она жалобно: «Иванушка! Иванушка!», старалась достучаться до разума, да никак не выходило.

А как надоело ему выплёскивать ярость, так поднял Иван руки к голове, и принялся рвать на себе волосы, одновременно с этим ступив к обрыву.

– Стой! Как же я без тебя жить буду? – всхлипнула Немила. – Не делай этого, бабушка Яга тебе поможет!

Он развернулся, шагнул обратно, без единого словечка обнял Немилу, и пока она не сообразила, что к чему, взвалил к себе на плечо.

– По твоим словам выходит, что Яга меня и сгубила. А раз ты говоришь, что без меня не можешь, то придётся мне тебя с собой взять, – с отчаянием в голосе пробормотал он и снова направился к обрыву.

В это же мгновение налетел на них двоих страшный вихрь, равных которому Немила ещё не встречала в тридесятом. И вырвал вихрь Немилу у Ивана, а потом очень нежно, почти трепетно, поставил на твёрдую землю.

И сказал Иван обречённо:

– Оно к лучшему.

А затем оттолкнулся обеими ногами от края пропасти, вытянулся весь в струнку и полетел бескрылой птицей прямо вниз, туда, где, говорят, кипит денно и нощно самый камень под названием Алатырь. И отпечаталось зримое начало этого полёта в Немилиной памяти так точно и ярко, будто это произошло на-яву.

– Почему ты не спас его, вихрь?! – зарыдала Немилушка. – Зачем ты вмешался?! О, лучше б мне вместе с ним упасть, а теперь уж одна я не в силах прыгнуть… Пусти же!

К концу фразы голос Немилы задрожал. Она почувствовала, как объятия вихря ослабли, а оттого бросилась оземь и заглянула в пропасть. Дохнуло душнотой и влагой. Черным-черно было внизу, но не сказать чтобы непроглядно: местами чернота и впрямь была кромешной, а местами – мерцающе-синей, реже – бледно-серой и даже почти жёлтой.

– Иванушка, отзовись! – крикнула Немилушка, но ответом ей стали лишь отголоски далёкого эха.

Иванушка был утерян, и утерян навеки.

– Нет, я прыгну! – Немила поднялась на ноги, встала на самый край и остановилась. Возникший в ней страх, что мурашками распространился по телу до самых пяток, на время отодвинул в сторону горе, но стоило отодвинуться от края пропасти, как оно снова было тут как тут.