Наконец настало долгожданное освобождение. Явившийся за Казановой офицер аккуратно, по описи, вернул ему все бумаги и паспорта, подтвердив их правильность, а затем вручил приказ генерал-губернатора, согласно которому вышеуказанный венецианец Казанова должен был в три дня покинуть Барселону, а через неделю — пределы Каталонии.

— Впрочем, если вы не согласны с приказом, вы вправе ехать в Мадрид и жаловаться, — вежливо сказал офицер.

— Я уезжаю во Францию, — мрачно ответил Казанова.

— Счастливого пути, сударь. Завтра я прикажу доставить вам в гостиницу подорожную.

Все вещи Казановы, оставленные им в гостинице, были в целости и сохранности. Хозяин передал ему пришедшие на его имя письма, а также шляпу, ту самую, которую он потерял в злополучную ночь столкновения с наемными убийцами в масках. Правда, каким образом шляпа Казановы вернулась в гостиницу, хозяин так и не рассказал, равно как и не сказал, кто оплатил венецианцу комнату и роскошные обеды, каждодневно посылаемые ему трактирщиком.

Последний свой вечер в Барселоне Казанова провел в опере. Хозяин гостиницы, добрый малый, явно благоволивший Казанове, от души посоветовал ему не пытаться повидать Нину Бергонци, из чего Соблазнитель сделал вывод, что в крепости он находился по воле могущественного любовника Нины, узнавшего о их связи от негодяя Пассано. На этот раз он к совету прислушался.

Утром следующего дня Казанова вместе с сопровождавшим его до границы слугой сел в нанятую им карету и отправился во Францию. Чемодан его был легок, кошелек почти пуст. Испанию он вспоминал с досадой, и только упоминание о донье Игнации вызывало у него теплые чувства. О Нине Бергонци вспоминать ему не хотелось.

По дороге до самой границы карету Казановы преследовали трое подозрительных типов, чрезвычайно похожих на наемных убийц. К счастью, все обошлось и в Перпиньяне они отстали. Впоследствии выяснилось, что людей этих подослал Мануцци, дабы они расправились с Соблазнителем; но они это сделать не сумели, а выслеживать его дальше, во Франции, у них резона не было.

В самый разгар карнавала Казанова прибыл в Экс-ан-Прованс, славный своим парламентом. В то время в городе в гостях у брата находился известный в те времена писатель Жан-Батист де Буайе, маркиз д’Аржанс[72], с которым Казанова решил непременно повидаться. Маркиз встретил Авантюриста приветливо, рассказал, что много о нем наслышан от людей замечательных и сведущих. Именно д’Аржанс усиленно отговаривал Казанову от написания «Мемуаров», утверждая, что ежели писать правду — выставишь себя на посмешище, а ежели правду скрывать — то и писать незачем, но уговоры его, как обычно, оказались напрасны.

В гостинице, где остановился Казанова, в то время проживала пара молодых паломников, возвращавшихся пешком из Галисии, куда они ходили поклониться святому Иакову Компостельскому. Звали паломника Джузеппе Бальзамо, через несколько лет он примет имя Калиостро, под которым прославится на всю Европу как маг, алхимик, магнетист, пророк и основатель Египетской масонской ложи. Паломницу звали Серафиной (по другим источникам Лоренцой) Феличиани, она сначала была любовницей Калиостро, потом стала его женой, а когда он чем-то ей сильно досадил, выдала его властям. Его арестовали за попытку основать масонскую ложу в Риме и посадили в крепость, где он после неудавшейся попытки побега умер (по другой версии — сошел с ума). Впрочем, личность Бальзамо-Калиостро породила столько легенд, что, возможно, кончина его была совсем иной. Сам он, во всяком случае, почитал себя бессмертным. Казанове он приглянулся: взгляд у него был цепкий и умный, лицо некрасивое, но привлекательное. Серафина была необычайно хороша собой, и ежели бы Соблазнитель встретил ее лет пять назад, он наверняка сумел бы отбить ее у спутника. Поговаривали, что Бальзамо использует красоту своей подруги, заставляя ее зарабатывать на дорогу и пропитание.

Не успел Казанова как следует насладиться красотами Прованса и приятными знакомствами, как тяжелый недуг надолго приковал его к постели. Пребывание в барселонской крепости не укрепило его здоровье, здесь же его угораздило провести несколько часов на сквозняке, в открытой коляске, отчего у него началось воспаление легких. Его трясло, он кашлял кровью, впадал в забытье. Почти месяц проболел Казанова, и все это время за ним ухаживала немолодая, незнакомая ему женщина. Однажды, когда ему стало лучше, Авантюрист спросил ее, кто она такая, и она ответила, что ее прислал доктор. Но как только больной начал вставать, женщина исчезла, а Казанова обнаружил, что все его расходы за время болезни оплачены, а за гостиницу заплачено даже вперед. Загадка эта так и не разрешилась. Многие полагают, что таинственная дама была Анриетта.

Из Экса путь Казановы лежал в Марсель.

Там он случайно встретился с синьорой Скицца, направлявшейся с мужем в Ливорно. Она подтвердила его догадки относительно причин его ареста, а также сказала, что, узнав о его освобождении, Нина стала ждать от него весточки и даже была готова — ежели бы, конечно, он предложил — бежать вместе с ним из Барселоны. При этих словах Казанова невольно поежился и еще раз порадовался, что в тот раз прислушался к доброму совету. Что бы он стал делать с распутной красавицей, будучи в два раза старше ее и вовсе не при деньгах?

Сестра Нины поведала ему, что граф Рикла по-прежнему влюблен в Нину, но, кажется, той удалось совершить невозможное: граф близок к разорению. Вероятно, проведав об этом, епископ вновь начал с ним тайную войну, желая выслать Нину не только из Барселоны, но и из Каталонии, что, возможно, ему и удастся. Впрочем, такое чудовище, как ее сестра, наверняка везде найдет себе жертву, к коей присосется пиявкой, подобно тому, как присосалась она к графу Рикле, разоряя его и доводя своими выходками до безумия.

— Я вижу, вы удивлены моим словам, — продолжала синьора Скицца, — но послушайте дальше, и вы сами убедитесь, что я права. Знаете, как она сумела околдовать графа Риклу?

Казанова изобразил на лице живейшее любопытство.

— Сестра моя вышла замуж в Португалии, но через два года бросила мужа и приехала в Барселону. Там она поступила в театр танцовщицей, и ее взяли, хотя танцевала она прескверно. Удавался ей всего один прыжок, который она исполняла столь виртуозно, что юбка ее взлетала вверх до самых ушей, позволяя зрителям видеть ее панталоны. В партере после ее прыжков долго не смолкали крики и аплодисменты. Однако согласно правилам танцовщицы не имели права поднимать ноги так высоко, чтобы становились видны их панталоны. Тех, кто дерзал демонстрировать свое нижнее белье публике, нещадно штрафовали. Следили за соблюдением сих правил и сбором штрафов специальные цензоры. Нину цензор, разумеется, приметил сразу, ибо прыгала она охотно и всегда была готова повторить прыжок на бис. Когда же цензор потребовал у нее штраф, она устроила скандал и наотрез отказалась платить. Как раз в тот день в театре случился генерал-губернатор; он унял цензора, сам заплатив штраф за хорошенькую актрису. На следующий день Нина вовсе не надела нижнего белья, и когда она начала свои прыжки, распаленный партер просто завыл от восторга. Примчался цензор и приказал остановить спектакль. Но Нина надменно заявила ему, что в правилах говорится только о запрете являть зрителям нижнее белье. Про отсутствие оного там не говорится ничего. Растерянный цензор снова бросился за помощью к графу Рикле. К нему и привели Нину. Гордая своей уловкой, разгоряченная прыжками и стычкой с цензором, она была невероятно хороша. Сердце графа дрогнуло, и он увез ее с собой. Поначалу, мне думается, он искренне любил ее, это потом она превратила его страсть в морок, в клейкий дурман…