— Что ж, приходите завтра, — ответила она, — а раз он вам так противен, то обещаю, завтра его не будет.

— Куда же вы намереваетесь его спровадить? — поинтересовался Казанова.

— У него будет несварение желудка, — ответила она.

— Неужели вы хотите его отравить? — обомлел Казанова.

— Нет, ни в коем случае, он мне еще понадобится. Вы же видели, как я его использую.

Вспомнив только что увиденное, Казанова поморщился. Внимательно наблюдавшая за ним куртизанка рассмеялась:

— Вы что, никогда не видели, как пользуются годемише? Я именно так и использую этого болвана.

— Но ведь обладать вами — истинное счастье! — верноподданнически воскликнул Соблазнитель.

— Я точно знаю, что он меня ненавидит; если бы я заподозрила, что он любит меня, я бы лучше умерла, чем отдалась ему. Моя ненависть к нему не имеет предела.

Казанова прекрасно понимал ее чувства, однако вынужден был признать, что никогда не слышал подобных слов от женщины.

Между Соблазнителем и Ниной Бергонци завязался страстный роман. Он узнал, что все боятся даже лишний раз посмотреть в сторону его новой любовницы, так как она находилась на содержании у всемогущего вице-короля и тот любит ее до безумия. Она же, по собственному признанию, терпела графа исключительно для того, чтобы разорить его.

— Но так как он несметно богат, то, похоже, это вовсе невозможно, — усмехнулась она.

— А что будет, если он узнает о наших с тобой ужинах наедине? — спросил Казанова.

— Ничего, — отвечала она. — Чем больше я ему досаждаю, тем сладостнее ему наши примирения. К тому же примирения стоят дороже.

Красивая, как ангел, и злобная, как дьявол, Нина была создана на горе тех мужчин, которые имели несчастье влюбиться в нее. Соблазнитель же вздыхал радостно и с облегчением: куртизанка его развлекала, но нежных чувств он к ней не испытывал. Связь с ней была своего рода местью тем вельможам, которые подвергли его остракизму в Мадриде; он мстил им, отняв у незнакомого графа Риклы обожаемую любовницу. Но и самого Казанову уже поджидал его давний враг, жаждущий отомстить ему.

Граф Рикла добился тайного согласия епископа привезти любовницу в Барселону и сам приехал за ней. Не располагая временем, он приказал быстро собрать ее вещи, посадил красавицу в карету, и они умчались. Придя в назначенное время в дом к Нине, Соблазнитель узнал от слуг, что она уехала вместе со своим возлюбленным; ему дали адрес, где она станет жить в Барселоне. Граф уже купил и обставил ей небольшой особняк, куда лакей должен был привезти багаж, который она не успела забрать с собой. И Казанова решил ехать в Барселону. Он еще не был знаком со столицей Каталонии, и ему было любопытно взглянуть на этот край, откуда рукой подать до Франции; также ему хотелось немного пофлиртовать со своей любовницей под самым носом у ее цербера: подобные приключения всегда подогревали любовный пыл Соблазнителя.

Прибыв в Барселону и отыскав дом, где поселилась Нина, он отправился к ней в такое время, когда графа там быть никак не могло. Расчет его оправдался. Кроме его любовницы в доме находилась только ее сестра, женщина небольшого роста со сморщенным лицом. Она была замужем за танцовщиком, итальянцем по фамилии Скицца, которую можно перевести с итальянского как «недоделанный». Лицо его действительно было уродливым по причине чрезвычайно короткого и вдобавок приплюснутого носа. Как потом оказалось, синьора Скицца была старше Нины на шестнадцать лет. Сестры отдыхали в гостиной и беседовали с заезжим художником, в нем Казанова тотчас узнал своего давнего недруга Пассано. К несчастью, тот тоже его узнал…

Отозвав Нину в сторону, Казанова объяснил, что сидящий у нее в гостиной художник, во-первых, таковым не является, а во-вторых, он — его смертельный враг, а посему ноги его здесь больше быть не должно. Нина согласилась и распорядилась, чтобы сестра выставила гостя вон.

— Ты об этом еще пожалеешь, — сквозь зубы процедил Пассано, бросив исполненный ненависти взгляд на Казанову.

На следующий день, когда Казанова возвращался вечером от Нины, в темном переулке на него напали четверо в масках. Выхватив шпагу и наугад нанеся удар, Казанова рванулся и побежал. Вслед ему загремели выстрелы. Прибежав в гостиницу, он обнаружил, что лезвие его шпаги в крови, а плащ в двух местах пробит пулями. Хозяин посоветовал ему поскорее уезжать, пока не нагрянула полиция. Казанова, разумеется, решил остаться: ему всегда казалось, что советы, от кого бы они ни исходили и из каких бы побуждений они ни давались, ущемляют его свободу.

Утром следующего дня Казанова отправился на место ночного происшествия и, к величайшему удивлению, ничего там не нашел, его расспросы о ночном происшествии также ни к чему не привели. А вечером в гостиницу явился офицер, потребовал у венецианца все его бумаги и паспорта и, составив опись, сунул их к себе в карман, пообещав отдать, когда все разъяснится. Самого же Казанову в сопровождении двух солдат он отвел в местную крепость и посадил под замок в одиночную камеру. По обыкновению, Авантюрист сразу потребовал бумагу, перья и чернила. Ему сказали, что это строжайше запрещено, потом, сжалившись, ему принесли бумагу и карандаш. Тут Казанова задумался. Если в мадридской тюрьме он написал не менее чем десяти адресатам, то здесь ему, в сущности, писать было некому. Разве что трактирщику, дабы повелеть ему сохранить за ним комнату и оставить в неприкосновенности его вещи. Да еще заказать себе обед: вряд ли в барселонской тюрьме будут кормить лучше, чем в тюрьме мадридской. Нине Бергонци он по понятным причинам писать не стал.

Казанова был уверен, что мерзкий Пассано донес на него ревнивому вице-королю, и тот устроил засаду, которую Соблазнитель столь удачно избежал. Убедившись, что убить соперника не удалось, вице-король решил уморить его в тюрьме. Таковы были печальные размышления узника. Они навели его на мысль написать в Париж брату и в Венецию Дандоло, обрисовав обоим свое бедственное положение и попросив помощи. Хотя как они могли ему помочь, он не представлял. Тем не менее он написал и трактирщику, и брату, и в Венецию, и приложил эти письма к записке, адресованной слуге. Слуга должен был переписать послания чернилами и отправить их по назначению.

На следующий день явился прежний офицер и сообщил, что у властей появились подозрения, что бумаги венецианца и паспорта подложные, и дабы опровергнуть это, требуется тщательная проверка, а значит, и время. Пока же бумаги будут проверять, он останется в крепости. Попытки Авантюриста выяснить, в чем, в сущности, его обвиняют и что произошло той злополучной ночью, ни к чему не привели.

Почти два месяца провел Казанова в одиночной камере. Карандашей, бумаги и свечей ему давали вволю, а также отменно кормили. Обеды присылали ему с воли, причем столь обильные, что он всегда разделял их со своими часовыми. Солдаты гарнизона ссорились за право стоять на часах возле его камеры. Дабы отвлечься от грустных мыслей, Казанова начал писать «Опровержение» сочинения столетней давности под названием «История государства Венецианского», принадлежавшего перу французского дипломата Амло де Ла Уссе, который опубликовал его в 1677 году. Труд сей был задуман Казановой давно, опубликовав его, он рассчитывал получить прощение инквизиторов и добиться разрешения вернуться на родину. Писание чрезвычайно занимало его и помогало скоротать однообразие тюремных дней. Ведь больше всего на свете Авантюрист боялся скуки.