— Показалось.

Я тоже посмотрел назад. Грязный полутемный коридор был пуст. Опасаться некого, но я остановился. Звук, долетевший до меня сквозь давящую тишину, не послышался мне. Шуршание, шорох, шипение, царапанье. Он приближался, становился все более назойливым.

Трубы под потолком задрожали, нам на головы посыпалась труха, куски побелки. Хэл замерла, расширившимися глазами глядя наверх. Ее не пугали ни агрессивные химеры, ни каннибалы, но сейчас она тратила все силы на то, чтобы не запаниковать.

По самой нижней трубе побежала трещина, в ней замелькали тонкие щетинистые лапки, они цеплялись за металл, скребли по нему, стремясь вырваться на волю. Дыра стала расширяться. Хэл не шевелилась, не пыталась защищаться, хотя могла бы.

Я резко поднял руку, и старые коммуникации сплюснулись, сжались вместе с теми, кто бежал внутри. Из дыр брызнула кровь и потекла на пол. Моя ученица поспешно стерла ладонью красные потеки, попавшие на лицо. Я же взмахом ладони заставил взмыть в воздух все эти кляксы, лужи и струйки, разбил на капли. Они повисли передо мной, словно роса на паутине. В кровавом рисунке очертился ровный контур двери.

— Как ты это делаешь? — изумленно выдохнула Хэл.

— Воображение, — ответил я ей, как отвечал всегда на подобный вопрос.

Взялся за изогнутую ручку, отлившуюся на наших глазах из красной струи, осязая под пальцами теплую гибкую массу, повернул и открыл дверь.

Я ощутил легкую дрожь смены реальности. Мы стояли на пороге моей собственной комнаты в доме Феликса. Но мне хватило одного взгляда, чтобы понять — это фальшивка. Как попало слепленная декорация. Насмешка. Кровати — два пыточных ложа, покосившийся книжный шкаф, стекла в нем разбиты, книги разодраны, из раззявленных ящиков комода свисают окровавленные лохмотья.

Хэл стремительно развернулась, столкнулась со мной, и тут же черты ученицы застыли. Ее испугало то, что появилось за моей спиной.

— Не похоже? — услышал я вкрадчивый, ласковый голос. — Извини, подробности только из твоей головы. А у меня не было времени всматриваться.

Я медленно повернулся. Напротив, совсем близко, стоял тот самый сиамец, хозяин клуба, только его лицо менялось. Комкалось, раздувалось и опадаю, хлопало кожей и хлюпало вытекающими глазами. Щель рта смыкалась и размыкалась сама по себе, вне зависимости от вырывающихся из него звуков.

Не глядя, я крепко взял Хэл за плечо, почувствовал, как напряжены ее мышцы.

— Я так долго мечтал познакомиться с тобой лично… — Существо сделало выразительную паузу, подняло руки, поднесло к голове и нетерпеливым движением стянуло с нее липкую маску, стряхнуло прочь. Я увидел молодое, хищное лицо с тонкими нервными губами и непропорционально высоким, бледным лбом. — Но тебя так сложно поймать, Аметист.

— Морок, — выдохнула Хэл, крепко вцепившись в мою руку.

Я тоже почувствовал ту самую мощную, агрессивную силу, с которой сталкивался уже дважды.

Он изящно поклонился, костюм тучного хозяина клуба висел на нем как на вешалке, короткие черные волосы торчали слипшимися иглами.

— К вашим услугам. Счастлив видеть. Надеюсь, я не слишком напугал тебя во время нашей встречи?

Дэймос источал любезность, радость от знакомства, казалось, еще немного, и он прижмет меня к своей груди.

— Первой или второй? — спросил я.

— Что, прости? — изобразил он недоумение лицом и фигурой — изогнулся и подался вперед.

— О какой встрече ты говоришь? Когда пытался убить меня во сне борца? Или в нелицензионном Баннгоке?

Дэймос молчал, обходительно улыбаясь.

— Или, возможно, ты прояснишь, кто пытался вытянуть жизнь из Никоса после первого провала? Ты пошел добивать его, но в последний миг решил, что это слишком опасно, и отправил кого-то из своих молодых приспешников? А перед этим записал в его сознание приказ на уничтожение, если его схватят охотники?

Морок рассмеялся.

— Стремишься добиться моего полного признания? Я должен рассказать обо всех случаях своего воздействия? Вряд ли мне хочется именно этого.

— Чего ты хочешь?

— Я?! — Он со смешком прижал обе руки к сердцу. — Ничего. Абсолютно. Кроме пожелания благополучия, успеха и процветания для вас обоих.

— Поэтому ты нас чуть не убил? — хмуро осведомилась Хэл, выступая из-за моего плеча.

— Нет, моя дорогая тенебрис Хэлена, — улыбнулся он нежно. — Если бы я хотел убить, вы бы сейчас со мной не разговаривали.

— Я не тенебрис, — резко ответила моя ученица, хотя впервые в жизни слышала вежливое обращение к гурии. — И уж тем более, не твоя.

Морфей рассмеялся, махнул рукой.

— Мом с тобой. Своя, моя, ничья… Это уже не имеет значения. Я здесь выполняю роль быстроногого Гермеса. Передаю послание. С тобой желают встретиться, Аметист.

— Кто?

— Давний знакомый.

Он отступил на шаг и ушел. Стек под пол, впитался в доски и просочился в трещины.

Моя искаженная комната покрылась разломами, сквозь них хлынул ледяной белый свет. Я невольно прикрыл глаза, а когда открыл, увидел, что все вокруг изменилось. Декорации переделали. Вышвырнули мебель комнаты пыток, расширили стены, содрали со стен клочья обоев.

Нас поместили в полутемный холодный зал, окна которого выходили в кромешную темноту. Там не было ни единого блеклого пятна — только густой деготь тьмы, размазанный по стеклам.

Черный полированный пол. Плиты покрыты изморозью. Тонкие узоры похрустывали под ногами, таяли и тут же вновь оплетали камень.

В конце зала стояло кресло. Конструкция из металла, дерева и кожи. Перекрученная, словно клетка ламии, изогнутая. Из пола к ней тянулись прозрачные трубки, по которым текла жидкость. Холодная, судя по тому, что длинные сосуды также покрывал иней. Они срастались с руками и ногами сидящего человека, заползали в бледную, обнаженную плоть, поднимали синюшные ткани на горле и пульсировали, оплетая грудную клетку.

Белая кожа, белые волосы, словно прилипшие к черепу с одной стороны, с другой — красный, незаживающий рубец, воспаленно-розовые, как будто обожженные, веки, губы в трещинах. На нижней — россыпь подсыхающих кровавых точек.

Поза напряженная и перекошенная. Казалось, телу сновидения невыносимо больно, и оно изгибается, выламывается, чтобы принять положение, в котором эта боль станет наиболее терпимой.

За спинкой трона-киберкресла замерла черноволосая девушка азиатской внешности. С хмурым лицом, высокая, достаточно атлетического телосложения… Нет, не девушка — понял я, присмотревшись. Широкие кисти, тяжелые запястья, выпирающий кадык на шее. Катой.

Он всегда имел пристрастие к переделанным людям.

Тайгер был прав, как всегда. Нельзя быть уверенным в смерти дэймоса.