Хэл, стоящая плечом к плечу со мной, выпрямилась, подняла голову. Готовая сражаться рядом, если понадобится. Она не знала того, кто сидел перед нами, но почувствовала смертельную опасность, исходящую от него. Я крепко сжал ее холодную ладонь, и ученица слегка расслабилась.

Тело в кресле пошевелилось, трубки, ползущие из пола, натянулись.

— Аметист… — произнесли обожженные губы, кривясь на сторону. Обнажились багровые десны, тоже опаленные. Словно он пил огонь, и тот навсегда окрасил его рот несмываемым цветом пламени.

— Альбинос, — отозвался я.

Я не испытывал страха при виде ожившего призрака из прошлого. Только глубокое удовлетворение от того, что сделал с ним мой учитель. Пламя Феникса обожгло его навечно, и он тщетно пытался охладиться льдом, запуская его по своим венам.

Он смотрел на меня белесыми глазами, обвитыми выступающими кровеносными сосудами, с жадной ненавистью.

— Твой учитель мертв, — произнес он.

— Ты тоже не выглядишь особо живым.

— А ты выглядишь испорченным. — Альбинос скривился, из его нижней губы потянулась ниточка крови, закапала на голую грудь.

Катой, стоящий за его креслом, вышел вперед, присел на корточки напротив господина, на его полуобнаженной спине я увидел черную татуировку — атакующая змея — и вспомнил, что видел точно такой же рисунок на теле девушки в клубе Баннгока из нелицензионного сна, когда вытаскивал Никоса. Вот, значит, кто наблюдал за мной тогда. Новый прислужник Альбиноса… Катой провел кусочком льда по его рту, вытер платком размытые капли.

«Феникс заставил тебя есть огонь, — подумал я с мстительным удовольствием, — и ты глотал, давясь и захлебываясь. А теперь пытаешься охладиться, но пламя продолжает жечь тебя… Интересно, что с ним происходит в реальности?»

— Ты знаком с Мираж? — прохрипел танатос, сделав движение, словно собирался погладить свою новую игрушку по голове.

— Мираж мертва. Ты убил ее.

— Этот новый. Новая.

Крадущий сны выпрямился, посмотрел на меня черными, ничего не выражающими глазами и снова встал за кресло господина.

— Ты был нужен мне, Аметист. Ты мог быть со мной. Но теперь ты ничто. Перекованный, жалкий, бракованный.

Он выплевывал последние слова одно за другим, и кровавые брызги летели с его губ.

— Какую же глупость ты сделал! Такой редкий, ценный дар. Ты был нужен мне. Но теперь бесполезен.

— Зачем я тебе понадобился так сильно, Альбинос?

— Не ты, а твой дар искусителя.

Я поймал быстрый, изумленный взгляд Хэл, скользнувший по моему лицу. Для нее эта информация была неожиданной. Она только сейчас узнала, что я такой же, как она.

— У меня есть морок, ламия, крадущий, не хватает лишь искусителя.

— Значит, его у тебя не будет.

— Будет. — Он повернул голову и посмотрел на Хэл. — Черная гурия. Ты столь любезно привел ее ко мне.

— Если это предложение, — сказала та спокойно, без испуга и дрожи в голосе. — То нет, я отказываюсь. Тем более, я не гурия. И никогда ею не стану.

— Девочка, прежде чем отказываться, надо знать, от чего именно.

— Ну, если я так важна, ответьте на вопрос, — произнесла она смело и, не дожидаясь благосклонного разрешения, спросила: — Зачем пленным дэймосам Полиса понадобилась последняя могила в мире Мэтта?

Альбинос улыбнулся.

— Им была нужна не конкретная могила, а ее отсутствие.

— Что? — Хэл с недоумением скользнула по мне взглядом.

— И чью надгробную плиту они искали? — откликнулся я, не менее удивленный, чем ученица.

— Мою, Аметист.

Теперь я уставился на дэймоса. Меня перестала волновать его опасность и мое двусмысленное положение в его «доме» — пленника или гостя.

— Зачем? Убедиться, что ты жив? Или наоборот?

— Одно из двух. Им был нужен хоть какой-то след. Зацепка. Тот, кто стоит за ними, не может найти.

— Но почему в моем мире?

— Потому что твой хозяин мертв. Но перед этим, по слухам, убил меня. А могилы учителя часто передаются по наследству близкому, единственному, самому дорогому ученику. Вы ведь были достаточно близки с Феликсом? — Он спрашивал и утверждал одновременно.

— Я не знал про наследование.

— Конечно, ты не знал. В Полисе нет книг, по которым можно было бы пройти достойное обучение молодым дэймосам. В отличие от Баннгока.

— Значит, это не твои дэймосы? — вмешалась Хэл. — Те, кто сидел в тюрьме?

— Нет, — криво ухмыльнулся он.

— Но кто ищет тебя и зачем?

Он не ответил, а его взгляд говорил о том, что вопросы юной гурии начинают утомлять.

— Не думаю, что кому-то нужен покалеченный танатос, — сказал я.

И тогда Альбинос поднялся из кресла. На удивление легко. Ледяные трубки выскользнули из его тела. И белая, обнаженная фигура с полосами обожженной кожи нависла над нами.

Как бы ни изувечил его Феликс, танатос не лишился своей силы. Мою шею обхватила невидимая рука и вздернула над полом.

— Этот мне больше не нужен.

Хэл вскрикнула сдавленно. Я почувствовал, как горло сжимают тиски, собираясь раздавить трахею, словно пластиковый стаканчик.

У меня была только секунда. Я протянул руку в сторону ученицы. Но это был не сентиментальный жест мольбы о поддержке.

Я почувствовал, как ледяные пальцы вцепились в мою ладонь. И отпустил тугую пружину.

Альбинос прав. Книг, по которым учили дэймосов, и в частности искусителей, в Полисе не было. Поэтому Феликс пробовал разные методы, чтобы пробудить мою внутреннюю суть. Убийства, именно то, что должно увлечь темного сновидящего, меня не интересовали, пытки не привлекали также, поэтому приходилось импровизировать, нахватывая знаний из разных областей, в надежде, что хоть что-то соблазнит меня.

Ладонь Хэл в моей руке напряглась, дернулась, но освободиться она не могла, даже если бы хотела. Теперь разорвать нас стало невозможно. Я не умел создавать настоящую клетку удержания, подобно ламии, но кое-какие навыки в пленении человека или сновидящего у меня были.

Мои пальцы слились с рукой Хэл, я рывком притянул ее к себе, зацепил, оплел, сковал. Сквозь гул в ушах я слышал гневный рык Альбиноса и вкрадчивый голос крадущего сны:

— Его нельзя убить, не повредив ее. А вы хотели эту гурию.

— Достань ее!

— Это может сделать только охотник. У вас поблизости есть такой?

Давление на шею ослабло. Теперь я чувствовал под ногами пол, биение сердца Хэл совсем близко, мое тело сновидения так тесно сливалось с ее телом, что Альбинос больше не мог держать меня, боясь повредить столь ценную для него темную сновидящую. Я почти не видел происходящего вокруг, сосредоточив все внимание на «клетке». В отличие от ламии я не тянул энергию из жертвы, чтобы хоть немного восполнить свою, и все быстрее и быстрее расходовал свои силы.