Новенькая кивнула. Люба протянула руку и потрогала пальцами удивительные кудри. На ощупь они были, как кошачьи уши, как шкурка кролика или как плюшевая игрушка.

Люба ожидала по привычке, что девочка сразу замотает головой, или даст ей по руке, или отодвинется на стуле, потому что так делали все в классе, с кем она пыталась поиграть, но новенькая не только не сделала этого, она еще раз улыбнулась и протянула руку к Любиным волосам.

Предыдущая классная руководительница запрещала Землеройке трогать других детей, говорила, что это дурная привычка и «не нужно провоцировать конфликт». Что значит «провоцировать»? Люба не знала такого слова и решила, что это что-то связанное с воровством. И как может Землеройка не трогать все вокруг, если под землей она ориентируется по запахам и на ощупь?

Прикосновение новенькой было таким неожиданно ласковым, что Люба вздрогнула. Но кудрявая девочка как будто этого не заметила. Страшных Любиных скобок на зубах она тоже не замечала.

– Мне нравятся твои волосы. Они как лучики.

– Они как солома, – ухмыльнулась Землеройка.

– Солома пахнет летом. У бабушки в деревне я очень любила сено. В него можно было нырять с головой.

Ничего веселого девочка не говорила, но, глядя на нее, Любе хотелось улыбаться.

– Как тебя зовут? – тихо спросила сказочная девочка.

– Люба, – она так редко называла свое имя, что произнесла его как чужое.

– А меня Рада. Это значит – радость.

Девочка протянула ей руку, и Люба робко вложила пальцы в ее маленькую ладонь. Так они просидели до конца урока.

«Она просто не знает тебя. Она новенькая», – попискивала Землеройка, словно вход в нору завалило и зверек в тревоге не мог выбраться наружу.

Но девочке почему-то не хотелось слушать его. Она чувствовала теплую руку соседки, и ей было очень спокойно и хорошо, так, как бывало только с мамой вечером перед сном, когда Люба засыпала, а та сидела рядом.

Монгол

Под школьной лестницей есть деревянная дверь. Куда она ведет? Никому не известно…

Старик позвенел ключами, напевая что-то себе под нос, и дверь за ним захлопнулась. Щелкнул железный замок.

«Облако обнимает гору, чтобы смыть с нее дневную пыль», – сказал себе Монгол.

Жестяное ведро весело зазвенело, когда в него полилась вода из водопровода. Моющее средство запенилось на поверхности. Тряпка на швабре вобрала в себя воду и шлепнулась на каменные ступени, истекая пеной.

Старик танцевал самый неуклюжий вальс в мире. Истоптанный, усталый, пыльный мир становился свежим, сияющим, ступень за ступенью. Старик медленно спускался вниз, а за ним вырастала зеркальная лестница. Раз, два, три! Раз, два, три! Что это за медведь кружится в танце со шваброй?

Монгол вдруг остановился, услышав пролетом ниже чьи-то голоса.

– Ну, еще раз. Ну? А теперь в шею. Тебе нравится? – Юные голоса шептались, но эхо гулко разносилось по пустой лестнице.

Старик мельком взглянул на школьные часы – в такое время из учеников остаются или те, у кого задерживаются на работе родители, или те, кому не хочется идти домой.

Уборщик слишком хорошо знал, что происходит на лестничной площадке, но ему нужно было домыть пол, а потом начать соседнюю лестницу. Если он будет обходить всех, кому захотелось уединиться, школа станет грязным местом.

Услышав его неторопливые шаги и хлюпанье швабры, парочка разомкнула объятья. Монгол со спины узнал Мурата.

– Здравствуйте! – торжественно произнес Мурат, прежде никогда со стариком не здоровавшийся. Ученик расплылся в довольной улыбке, глаза его блестели от блаженства.

Старик как ни в чем не бывало продолжал мыть площадку, негромко напевая свои горловые песни. Когда его швабра почти коснулась ног Мурата, парень, опешив, отошел немного в сторону, и Монгол разглядел девушку из старшего класса, с распущенными волосами и ярко накрашенными губами, что-то пробормотавшую и, видимо, не отдававшую себе отчета в том, что прикрывая пальцами нижнюю губу, она не прячется, а еще больше выдает себя. Впрочем, ее и так было видно, потому что она на целую голову выше Мурата.

Старик удивился про себя, так как ожидал увидеть в объятиях парня совсем другую. Возможно, тогда он обошел бы лестничный пролет стороной…

Низко опустив голову, он продолжал свою работу – мокрая тряпка проехалась по ботинку Мурата.

– Ох! – вскрикнул Монгол. – Слепой старик, не заметил двух школьников, оставшихся, чтобы выучить на завтра все уроки!

– Я же вам сказал «здравствуйте», – скривился Мурат.

– Слепой-глухой старик, совсем никуда не годится! Ему можно доверить только мытье полов, да и то он вместе с грязью смывает таких красивых, таких нарядных детей!

– Мы уже не дети, – сказала Марго и громко хихикнула, – мы почти взрослые.

Лицо Монгола вдруг сделалось обеспокоенным – непривычно было видеть его без всегдашней улыбки.

– Почти взрослых не бывает. Тот, кто говорит «мы уже не дети», говорит: «Я могу сам рожать и воспитывать детей, потому что пришло мое время».

– Вот еще! – захихикала Марго, увлекая за руку Мурата наверх по ступеням.

Но юноша почему-то не засмеялся, что-то в словах и в выражении лица Монгола заставило его остановиться на миг на ступенях, прежде чем он последовал за своей спутницей в новое укромное место.

Старик, насвистывая, стряхнул гору мусора с последней ступеньки.

– Такие маленькие и такие прожорливые!

Он уже второй раз мыл сегодня лестницу, когда они успели столько съесть?

Он научился не злиться на детей, а шутить по их поводу. На то, чтобы приобрести это умение, у него ушло двадцать лет. Не так долго, если учесть, что ему приходилось работать над тем, чему родители не успели их научить, например, ходить в туалет точно в