Дым рассеялся, и Хорнблауэр увидел результат: скошенные шеренги, груды убитых; ему показалось, что до корабля доносятся даже крики раненых. Он порадовался, что войска разбежались и стрелять больше не по кому: его мутило от этой кровавой бойни. Впрочем, другие не испытывали подобных чувств. Буш все так же чертыхался от возбуждения, Вильена по-прежнему прыгал на палубе рядом с ним. Колонна скоро кончится — от авангарда до арьергарда войско не могло растянуться больше чем на восемь-девять миль. Тут Хорнблауэр увидел, что дальше дорога забита фургонами, — вероятно, то был армейский обоз, — и ему пришло в голову новое соображение. Приземистые возы, запряженные четверкой лошадей, — это зарядные ящики, дальше идут деревенские колымаги, запряженные шестью невозмутимыми бурыми мулами каждая, рядом, на всю ширину дороги, еще мулы, несоразмерно маленькие под огромной поклажей. Людей рядом с ними не было — погонщики, побросав животных, едва различимыми пятнышками карабкались по склонам.

«Очерки современной войны в Испании», которые Хорнблауэр прилежно штудировал, особо подчеркивали, как трудно в Испании с гужевым транспортом. Мул или лошадь ценятся так же — да нет, гораздо больше, — чем солдат. Хорнблауэр сурово нахмурился.

— Мистер Джерард! — крикнул он. — Зарядите картечью. Надо убить этих вьючных животных.

При этих словах матросы у пушек тихонько взвыли. Сентиментальные глупцы — они кричали «ура!», убивая людей, но не хотят лишать жизни животных. Только дай такую возможность, и половина сознательно промахнется.

— Стрельба на меткость. По одной пушке, — крикнул Хорнблауэр Джерарду.

Животные, в отличие от хозяев, будут покорно стоять, и канониры не смогут промахнуться. «Сатерленд» медленно дрейфовал вдоль берега, пушки палили одна за другой, выбрасывая по несколько пригоршней картечи каждая. Лошади и мулы падали, бились, брыкали ногами. Два вьючных мула, обезумев от страха, исхитрились вспрыгнуть на обрыв у дороги и теперь, роняя поклажу, лезли по склону вверх. Шесть запряженных в телегу волов были убиты разом. Удерживаемые хомутами, они стояли на животах и коленях, уложив на землю головы и вытянув шеи, как на молитве. Матросы, видя результат удачного выстрела, горестно зашушукались.

— Молчать! — заорал Джерард, который понимал важность происходящего.

Буш потянул капитана за рукав — ему потребовалась немалая решимость, чтобы отвлечь Хорнблауэра от размышлений и предложить:

— Прошу вас, сэр. Если бы я высадился на берег с командой баркаса, я бы поджег эти фургоны.

Хорнблауэр мотнул головой. В этом весь Буш — не видит дальше своего носа. Враг бежит от обстрела, на который не может ответить, но десанту, окажись он на берегу, даст яростный отпор — тем более яростный, чем больше недавние потери. Одно дело — неожиданно штурмовать батарею с пятьюдесятью артиллеристами, другое — отправлять небольшой отряд против десятитысячной армии. Слова, которыми Хорнблауэр попытался смягчить отказ, потонули в грохоте шканцевой каронады, а когда он вновь открыл рот, чтобы продолжить, его отвлекло то, что он увидел на берегу.

С повозки, которой предстояло стать следующей жертвой, кто-то размахивал носовым платком. Хорнблауэр поглядел в подзорную трубу: махал офицер в синем мундире с красными эполетами. Ему бы следовало знать, что капитуляция, которая не может быть осуществлена, не принимается. Пусть не ждет пощады. Офицер, кажется, это понял. Он шагнул назад и, по-прежнему размахивая платком, приподнял кого-то, лежавшего у его ног. Хорнблауэр видел, как этот кто-то обвис у офицера на руках: голова и одна рука у него были замотаны белыми тряпками. Хорнблауэр вдруг понял, что в повозке — больные и раненые. Офицер с носовым платком, должно быть, врач.

— Прекратить огонь! — заорал Хорнблауэр и пронзительно дунул в свисток.

Он опоздал, пушка успела выстрелить, но, к счастью, плохо нацеленное ядро угодило в обрыв, подняв облако пыли. Глупо щадить лошадей из страха попасть в раненых, которые могут со временем выздороветь и встать в строй, но таковы военные соглашения, нелепые, как сама война.

Арьергард, следовавший за обозом, уже разбежался — не стоит тратить на него ядра и порох. Пора вновь побеспокоить главную колонну.

— Поверните оверштаг, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Мы еще раз пройдем вдоль берега.

На противоположном курсе все было не так просто. Прежде ветер дул «Сатерленду» с раковины, теперь — со скулы; чтобы идти параллельно берегу, приходилось держаться в самый крутой бейдевинд. Огибая небольшие мыски, надо было всякий раз поворачивать оверштаг; кроме того, ветер гнал корабль к берегу, создавая большую опасность и требуя соответствующей бдительности. Однако надо было сделать все возможное, чтобы итальянцы навсегда и думать забыли про эту дорогу. Буш, судя по яростному блеску в глазах, ликовал, что капитан упорно продолжает начатое, а не приказал идти прочь, лишь раз продефилировав вдоль колонны; матросы у пушек правого борта, наклоняясь над простаивавшими доселе орудиями, в предвкушении пальбы довольно потирали руки.

Прошло некоторое время, прежде чем «Сатерленд» повернул оверштаг и обратил к дороге орудия правого борта. Хорнблауэр удовлетворенно отметил, что выстроившиеся было полки при этой угрозе вновь рассыпались по склонам. Однако так круто к ветру «Сатерленд» едва делал три узла относительно берега: прибавив шагу, войско может идти с той же скоростью, оставаясь в безопасности. Скоро итальянцы это поймут. Надо успеть, что возможно.

— Мистер Джерард! — прокричал Хорнблауэр.

Джерард подбежал на зов и запрокинул голову, чтобы выслушать приказ со шканцев.

— Стреляйте одиночными выстрелами по достаточно большим, на ваше усмотрение, скоплениям людей. Следите, чтобы целили как следует.

— Есть, сэр.

Человек сто итальянцев как раз сгрудились на противоположном склоне. Джерард сам навел пушку и оценил расстояние, присел на корточки, чтобы поглядеть в прицел поднятой на максимальный угол пушки. Ядро ударило в скалу перед солдатами и рикошетом отлетело прямо в них, как бы водоворот образовался в толпе, которая тут же отпрянула в разные стороны, оставив лежать две фигурки в белых штанах. Команда радостно завопила. Джерард послал за артиллеристом Маршем, чтобы и тот принял участие в высокоточной стрельбе; ядро из пушки, которую направил Марш, убило нескольких солдат из следующей группы, над которой поблескивало что-то на древке — Хорнблауэр, напрягая вооруженный подзорной трубой глаз, решил, что это имперский орел, один из тех, которых так часто упоминают бонапартистские реляции и так часто высмеивают британские карикатуристы.

«Сатерленд» медленно двигался вдоль берега, раз за разом гремели орудия правого борта. Команда радостно вопила всякий раз, как ядро настигало кого-нибудь из карабкающихся по склону лилипутов; после неудачного выстрела наступало гробовое молчание. Канонирам полезно своими глазами убедиться, как важно метко целить и точно оценивать расстояние. Обычно от них требовалось лишь перезаряжать и стрелять как можно чаще — когда линейные корабли сходятся борт к борту, меткость уже не нужна.