молчании, словно говорить больше было не о чем. Впереди нас ждала неизвестность — не меньшая, чем та, которую мы оставили за спиной.

Наконец Карс, сидевший рядом со мной, беспокойно пошевелился и сказал:

— Как ты думаешь, они нас пропустят?

Я обернулся к нему:

— Думаю, да. Если бы они хотели нас остановить, они давно бы это сделали. Сам видел, на что они способны!

— Ты все еще думаешь, что они не тронули нас просто потому, что мы не представляем для них опасности?

— Наверняка… что их еще могло удержать?

Он покачал головой:

— Не знаю, Олаф. А зачем они к нам приставили этого? Они, получается, подменили его еще в Тоничи?

Не очень-то мне хотелось разговаривать на эту тему.

— Не думаю… скорее всего Хенрик прав. Он с самого начала был одним из них. Что-то вроде резидента на базе в Ногалесе.

— Ты и теперь так думаешь, Хенрик?

Хенрик, который с начала полета не произнес ни слова, даже не повернул головы.

— Отцепись от меня, — произнес он сквозь зубы.

— Что это с ним? — недоуменно спросил Карс.

— Понятия не имею, — устало ответил я. — Хенрик, ты в порядке?

— Как тут можно быть в порядке?! — огрызнулся тот. — Да и что теперь в порядке? Вы что, так ничего и не поняли?

— Чего не поняли?

— Конец человечеству. Всему конец. Эти уже повсюду.

— Олаф, может, он сердится из-за того, что ему этот доктор сказал?

— А что он сказал?

— Он сказал, что…

— Да умолкните вы ради Бога! — взорвался Хенрик. — Не хочу больше об этом слышать!

— Да, — пробормотал я, — паршивое дело. Хоть бы до Ногалеса добраться в целости, пока все окончательно с ума не сошли.

— Где мы летим, Олаф? — поинтересовался Карс.

— Над лесом. Будем в Ногалесе еще до рассвета.

— Хорошо бы, — вздохнул он, — я что-то немножко устал.

— Расслабься… Это же я веду машину, не ты…

— Не могу я расслабиться. Что-то мне все это не нравится.

— Хоть раз бы ты что-нибудь новенькое выдумал для разнообразия.

— Я серьезно, Олаф. Наверное, мы, кадары, и вправду толстокожие. Но у меня какое-то дурное предчувствие.

— Ладно, — я взглянул на альтиметр. — Отложим на время. Какие бы ни были у тебя предчувствия, сейчас не до них.

Гиблые Земли внизу все тянулись и тянулись, и не было им конца… Я вглядывался в ночь, тщетно пытаясь увидеть хоть один огонек, но вокруг стояла глухая непроглядная тьма.

— Сколько мы уже летим, Олаф? — беспокойно спросил Карс.

Я взглянул на светящийся циферблат хронометра.

— Четыре часа.

— Должны уже попадаться фермы. Помнишь, Рамирес говорил, что на границе Гиблых Земель еще остались фермерские усадьбы?

— Рамиреса больше нет. Спросить не у кого.

— Ни единого огонька, Олаф. Ни одного.

— Мы, наверное, летим все еще над Гиблыми Землями.

— Может, спустишься пониже?

— Опасно, в такой-то темноте.

Постепенно небо на востоке светлело, хотя поверхность земли все еще была погружена во мрак. Глядя в боковое стекло, я уже мог разглядеть темную стену леса на горизонте. Впереди по курсу, смутно различимые в рассветных сумерках, горбились безлесные холмы.

— Тут что-то не так, Олаф, — сказал Карс.

— Что не так?

— Я же вижу в темноте лучше тебя. Так вот, мы уже миновали лес. Мы только что пролетели над фермерской усадьбой.

— Не заметил… огни-то не горят.

— Вот именно. А фермеры, по-моему, встают с рассветом.

Я сверился по карте, найденной в кабине. Все верно. Мы уже подлетали к Ногалесу.

Вот и база — темные, еле различимые в лиловых сумерках строения, окруженные высоким частоколом. Слева от них располагалась посадочная площадка для вертолетов. На ней и сейчас стояло несколько машин, молчаливо замерших на ровной поверхности, точно глубоководные рыбы на дне океана, погребенные под толщей темной воды. Обычно, насколько я помнил, посадочную площадку по ночам освещали мощные прожекторы. Сейчас они не горели.

— Ну что, Олаф? — спросил Карс.

— Ты прав. Что-то неладно.

— Может, не стоит нам тут садиться? В баке достаточно горючего, чтобы долететь до Лос-Анджелеса.

— Ну нет!

Я сделал круг над базой и начал снижаться.

— Что? — встрепенулся Хенрик. Он, видимо, остаток пути продремал в своем кресле. — Уже подлетаем?

— Да. Мы на базе.

— А почему огни не горят?

— Не знаю, — ответил я горько, — ничего не знаю.

Вертолет мягко коснулся земли. Мотор сбавил обороты, лопасти вращались все медленнее.

Я отстегнул ремни и распахнул дверцу.

Меня окружила тишина.

Полная тишина, какая бывает только в дурных снах. Ни звука шагов, ни окрика часового на дежурной вышке. Я вгляделся — по-моему, она вообще пустовала. Страшное предчувствие медленно овладевало мной.

— Ну что? — мои спутники тоже вылезли из вертолета и теперь стояли, озираясь в этом жутком безмолвии.

— Не знаю. Пошли. Держи пистолет наготове, Хенрик.

И я двинулся в направлении темных приземистых зданий базы. Сначала я шел быстрым шагом, потом сорвался на бег.

— Осторожней, Олаф! — крикнул у меня за спиной Карс.

Я только махнул рукой.

Дверь была открыта — не распахнута настежь, просто открыта, и внутри царила такая же безмолвная тьма, как и снаружи — никаких признаков человеческого присутствия.

Я наугад распахнул ближайшую дверь. Это была комната, где размещались патрульные. В мертвенном свете наступающего утра проступал ряд аккуратно заправленных коек.

Никого.

В коридоре раздался звук торопливых шагов — в этой звенящей тишине он показался мне почти громом.

Я поспешно бросился обратно, но это были всего-навсего Хенрик и Карс.

— Ну что, — спросил Хенрик, — никого нет?

— Никого… пусто! Куда они могли все подеваться?

— Ни следов стрельбы, ничего?

— Вроде нет. Нужно осмотреть всю базу.

Внезапно меня захлестнула шальная надежда.

— Может быть… может быть, они эвакуировались?

— Тогда они должны были забрать с собой личные вещи, — сказал Хенрик, — хотя бы по минимуму.

— Нужно проверить.

И мы вновь двинулись прочесывать пустые комнаты. Солнце поднялось над горизонтом, и сквозь окна проникал холодный утренний свет.

По пути я свернул в столовую — она тоже была пустынна; пластиковая поверхность столов отсвечивала в солнечных лучах, вокруг столов застыли аккуратно расставленные стулья.

— Никаких следов борьбы? — спросил Хенрик.

Я покачал головой:

— Нет. Может… надо осмотреть лабораторию.

— Все еще надеешься, что она там?

— Ни на что я больше не надеюсь.

Лаборатория располагалась в другом крыле здания. Мы шли туда по молчаливым коридорам, и наши шаги гулким эхом отдавались в этой абсолютной пустоте.

Дверь была распахнута настежь.

Металлические детали оборудования сверкали холодным блеском, солнце отражалось в застывших рядах пустых пробирок… на стуле лежал аккуратно сложенный белый халатик Сандры.

Ни записки, ничего.

— Не хотелось бы мне тебя расстраивать, Олаф, — сказал Хенрик, —