суверенитет рейха выше суверенитета земель. На такую химеру, как демократия и закон, Геринг внимания не обращал. Кстати, характерно, что за свои посты в Пруссии он нисколько не цеплялся.

Геринг не без гордости заявил:

«Влияние на Гитлера, если на него вообще можно было оказывать какое-либо влияние, имел только я, по крайней мере, до конца 1941 или начала 1942 года. Я не верю, чтобы кто-нибудь еще мог делать это».

Еще бывший рейхсмаршал утверждал:

«Если не суд, то германский народ я смогу убедить в том, что я все делал во благо рейха».

Вечером первого дня своего выступления на процессе Геринг не притронулся к ужину, а только закурил свою большую баварскую трубку. Он сообщил доктору Гильберту, что слишком взволнован и ему не до еды. Рейхсмаршал признался:

«После почти годичного заключения, после пяти месяцев судебного разбирательства, без права сказать хоть одно слово в зале заседаний, сегодняшнее выступление было для меня нелегкой нагрузкой, особенно в первые десять минут. Но единственное, что мне по-настоящему досаждало, так это дрожь в руках, которую я поначалу никак не мог унять. А теперь посмотрите: они совсем не дрожат!»

В этот вечер Геринг был настроен на философский лад. Человека он назвал самым злым и самым крупным хищником из всех существующих на земле. Ведь он наделен разумом, а это позволяет уничтожать своих собратьев сотнями и тысячами просто для забавы, тогда как 'хищный зверь убивает свои жертвы исключительно ради пропитания. Геринг не сомневался в том, что будущие войны окажутся еще более разрушительными.

Под давлением представленных советским обвинителем документов Геринг вынужден был признать наличие широких экспансионистских планов Германии в отношении СССР, предусматривавших, в частности, немецкую колонизацию Крыма и значительной части украинских земель и включение государств Прибалтики в состав рейха. Он также согласился с тем, что план «Барбаросса» был разработан более чем за пять месяцев до нападения на СССР, хотя и пытался убедить суд, что этот план создавался «на случай изменения политической обстановки» и не делал германское нападение на СССР неизбежным. При этом Геринг подчеркивал, что он призывал сосредоточиться на практическом использовании оккупированных территорий для нужд войны, прежде всего для получения оттуда продовольствия.

Следующий фрагмент допроса Геринга, где затрагивался вопрос о том, была ли агрессия против СССР превентивной войной, традиционно опускался в советских изданиях:

«Геринг: Если бы вы знали немецкий язык, тогда бы из предложения, в котором говорится: «возражая против этого, рейхсмаршал подчеркнул…», вы бы поняли, что это все означает. Другими словами, я не говорил здесь: «Я протестую против аннексии Крыма» — или: «Я протестую против аннексии государств Прибалтики». У меня не было никаких оснований так поступать. Если бы мы одержали победу, тогда после подписания мира мы в любом случае решили бы, как аннексия может служить нашей цели. А в тот момент, когда мы еще не закончили войну, я лично предпочитал обратиться к практическим проблемам.

Руденко: Я вас понял. Вы считали, что аннексия этих регионов должна была последовать позже. Как вы сами сказали, после победы в войне вы бы захватили эти провинции и аннексировали их.

Геринг: Как старый охотник, я действовал согласно принципу: не делить шкуру неубитого медведя.

Руденко: Я понял. Шкуру медведя следует делить только тогда, когда территории будут захвачены полностью, не так ли?

Геринг: Что именно делать со шкурой, можно со всей определенностью решить только после того, как медведь будет убит.

Руденко: К счастью, этого не случилось.

Геринг: К счастью для вас.

Руденко: Итак, подводя итог вашим ответам на мои вопросы, стало совершенно ясно, я думаю, вы согласитесь, что военные цели были агрессивными.

Геринг: Единственной решающей целью войны была ликвидация опасности, которую Россия представляла для Германии.

Руденко: И захват русских территорий.

Геринг: Я попытаюсь еще раз прояснить этот пункт, а именно то, что до начала войны не обсуждалось. Ответ заключается в том, что фюрер видел в позиции России и в сосредоточении войск на нашей границе смертельную угрозу для Германии и хотел устранить эту угрозу. Он рассматривал это как свою обязанность. Что могло бы быть сделано в мирное время, после победоносной войны, это совсем другой вопрос, который в то время не обсуждался ни в какой форме. Но, отвечая на ваш вопрос, я не имел в виду того, что после победоносной войны на Востоке у нас не возникло бы никаких мыслей об аннексиях.

Руденко: Я не хочу возвращаться к вопросу о так называемой превентивной войне и отнимать время у суда, но тем не менее, раз вы затронули эту тему, я бы хотел спросить вас о следующем.

Вы помните показания фельдмаршала Мильха, который утверждал, что ни Геринг, ни он сам не хотели войны с Россией? Вы помните это показание вашего свидетеля, фельдмаршала Мильха?

Геринг: Да, отлично помню.

Руденко: Вы действительно помните. В таком случае почему вы не хотели войны с Россией, если вы видели так называемую русскую угрозу?

Геринг: Во-первых, как я уже говорил, именно фюрер видел это угрозу столь серьезной и близкой по времени. Во-вторых, я указал ясно и точно основания, по которым я полагал, что эта угроза не столь близка по времени и что сначала следует предпринять другие предупредительные меры.

Руденко: Но вы не отрицаете показания своего свидетеля?

Геринг: Мнение Мильха несколько отличалось от моего. Он считал серьезной угрозой для Германии то, что война с Россией означала войну на два фронта. Он не придерживался мнения, что Россия не представляет опасности, он полагал, что, несмотря на эту опасность, стоит рискнуть и не использовать нападение в качестве превентивного средства против этой опасности. Я также держался этой точки зрения, но, конечно, в другое время.

Руденко: На основе ваших ответов на нескольких сессиях можно сделать вывод, что не существовало страны на земле, которую бы вы не рассматривали как угрозу.

Геринг: Другие страны не представляли угрозы для Германии, но я лично начиная с 1933 года всегда видел в России величайшую угрозу.

Руденко: Хорошо, но, конечно, под «другими странами» вы понимаете ваших союзников, не правда ли?

Геринг: Нет, я думал о других странах. Если вы снова меня спросите, я отвечу, что угрозу для Германии, по моему мнению, представляет продвижение России на Запад. Естественно, я также видел определенную угрозу