Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это простое утверждение – «я знаю, что у меня есть я» – могло бы стать девизом третьей и заключительной стадии восстановления. Выжившая больше не чувствует, что травматическое прошлое владеет ей; она владеет собой. Она обрела некоторое понимание той личности, которой когда-то была, и ущерба, нанесенного этой личности травмирующим событием. Теперь ее задача – стать той личностью, которой она хочет быть. В процессе становления она опирается на свои наиболее ценные качества и стороны, которые проявлялись до травмы, непосредственно во время травматического переживания и в период восстановления. Интегрируя все эти составляющие, она создает новое «я» – как идеальное, так и реальное, воплощающееся в действительности.
Воссоздание идеального представления о своем «я» включает активное применение воображения и фантазии – способностей, освобожденных от влияния травмы. На предыдущих стадиях воображение выжившей было захвачено повторением травмирующего события и ограничено чувством безнадежности и тщетности. Теперь у нее есть возможность вернуть былые надежды и мечты. Вначале она может избегать этого, опасаясь боли разочарования. Требуется мужество, чтобы выйти за пределы ограниченной позиции жертвы. Но так же как выжившая находила в себе мужество, чтобы встретиться со своими страхами, ей необходимо найти в себе смелость и для того, чтобы определить свои желания. Пособие для подвергавшихся побоям женщин, перед которыми стоит задача восстановления своей жизни, объясняет, как вернуть себе утраченные стремления:
«Теперь настало время подняться над однообразием ваших дней и рискнуть испытать свои способности, ощутить то возвышенное чувство, которое рождается… ростом. Возможно, вас учили, что, мол, хоть все и хотят этого, всерьез рассчитывать на исполнение подобных желаний – подростковая глупость. Быть может, вы верите, что психологически зрелые люди должны остепениться, довольствоваться своей скучной жизнью и научиться жить с тем, что имеют. И действительно, возможно, сейчас было бы не слишком практично оживлять и стремиться воплотить свои девичьи мечты. Может быть, сейчас не лучшее время, чтобы отправиться в Голливуд (взяв с собой или оставив дома детей) в надежде стать звездой. Но не сбрасывайте со счетов эту – или любую другую – идею, пока не найдете веские причины… Если вы действительно “всю жизнь мечтали стать актрисой”, то не стоит уносить с собой в могилу сожаления о том, что вы этого так и не сделали. Найдите небольшой любительский театр и вступите в труппу»[572].
Терапия в этот момент часто фокусируется на развитии желания и инициативы. Терапевтическая среда создает защищенное пространство, в котором можно дать волю фантазии. Кроме того, это полигон для воплощения фантазии в конкретные действия. Самодисциплину, освоенную на предыдущих стадиях восстановления, теперь можно объединить со способностями выжившей к воображению и игре. Это период проб и ошибок, время для того, чтобы учиться мириться с промахами и радоваться неожиданным успехам.
Овладение собой часто требует отказа от тех аспектов «я», которые навязаны травмой. Когда выжившая сбрасывает виктимизированную идентичность, она может заодно решить отказаться от тех составляющих, которые казались почти неразрывно связанными с ее сущностью. Опять же, этот процесс тестирует ее способности к фантазии и дисциплине. Женщина, пережившая инцест, рассказывает, как начала воплощать сознательную программу изменения своих устоявшихся сексуальных реакций на садомазохистские сценарии:
«Я дошла до точки, после которой действительно поняла, что это не мои фантазии. Они были навязаны мне посредством насилия. И постепенно я научилась испытывать оргазмы, не думая о садомазохизме, не представляя, что это мой отец что-то делает со мной. Отделив фантазию от чувства, я сознательно накладывала на это чувство другие мощные образы – например, зрелище водопада. Если кто-то может навязать тебе СМ, то и ты можешь заменить его водопадом. Я перепрограммировала себя»[573].
Когда выжившие начинают смелее взаимодействовать с миром, их жизнь вместе с тем становится более обычной. Воссоединившись с собой, они чувствуют себя спокойнее и ощущают способность смотреть жизни в лицо, оставаясь в уравновешенном состоянии. Временами это мирное повседневное существование кажется странным – особенно тем, кто воспитывался в травмирующей обстановке и только недавно узнал, каково это – жить обычной, нормальной жизнью. Если раньше пострадавшим казалось, что обычная жизнь будет для них скучна, то теперь им наскучила жизнь жертвы и они готовы найти интерес в обычной. Женщина, пережившая сексуальное насилие в детстве, свидетельствует об этой перемене:
«Я – адреналиновая наркоманка. Меня охватывает уныние всякий раз, когда заканчивается очередной период напряженности. Из-за чего я теперь буду рыдать и закатывать сцены?.. Я рассматриваю это почти как наркотическую зависимость. Я стала зависимой от драматических чувств и адреналина. Мой отказ от этих переживаний был постепенным. Наконец я дошла до того момента, когда действительно начала понемногу ощущать простое удовольствие от жизни»[574].
По мере того как выжившие распознают те аспекты своих идентичностей, которые были сформированы травмирующей средой, и освобождаются от них, им легче начать прощать себя. Они более охотно признают ущерб, нанесенный их личности, когда перестают считать его невосполнимым. Чем активнее они занимаются переустройством своей жизни, тем великодушнее относятся к воспоминаниям о травмированном «я» и легче их принимают. Линда Лавлейс так размышляет о своем тяжелом опыте, когда ее принудили стать порноактрисой:
«Я теперь не так сурово сужу себя. Может быть, потому, что меня теперь поглощают заботы о трехлетнем сыне, муже, доме и двух кошках. Я оглядываюсь в прошлое, на ту Линду Лавлейс, и понимаю ее; я знаю, почему она делала то, что делала. Потому что она считала, что лучше жить, чем умереть»[575].
Кроме того, на этом этапе выжившая порой обнаруживает позитивные аспекты своего «я», сформированные травмирующим опытом, понимая при этом, что любое подобное преимущество досталось ей слишком дорогой ценой. Обретя большую власть над своей жизнью в настоящем, выжившая приходит к более глубокому пониманию того, насколько она была лишена ее в травмирующей ситуации, а значит, и к умению больше ценить собственные адаптивные ресурсы. Например, она может начать восхищаться способностью сознания к диссоциации, если применяла ее, чтобы справиться с ужасом и беспомощностью. Развив ее, будучи пленницей, пострадавшая могла стать пленницей и диссоциации тоже. Но освободившись, она может даже научиться использовать свои способности к трансовым состояниям для обогащения жизни, а не для бегства от нее.
