— Вечером вы ничего подозрительного не заметили? Может, муж был взволнован?

— Пятнадцатого пришел поздно и подвыпимши! Все пивом наливается.

— Ну ладно, на днях повидаемся, а его скоро отпустим, надо, чтобы он помог нам установить личность одного человечка! До свидания!

Женщина открыла было рот, чтобы что-то спросить, но передумала. И только улыбнулась:

— Всего добренького!

Они вышли на улицу.

— Поверила или нет? Как ты думаешь? — спросил Ольшевского Колков. — О чем ты с ней разговаривал? Нигде не сорвался?

— Кажется, все в порядке. Я ей вскользь бросил, будто я работник органов безопасности Ростова, что мы поймали крупную птицу. Конечно, к-к-комплименты сыпал. Аппетитная баба, н-ничего не скажешь!

Пройдя до угла, они свернули в переулок и вскоре очутились на футбольной площадке, где около беседки их поджидали Чепурнов, Бережной, Дурново и Блаудис.

— Ян Кришевич, дорогой, — взяв Блаудиса под руку, сказал Колков, — в ту дождливую ноябрьскую ночь разговор в этой беседке происходил в моем присутствии. Я стоял у задней стены и слышал все от слова до слова. Не вздрагивайте! Мы не работники ГПУ. Мы ваши друзья. Не верите? — Колков шепнул на ухо Блаудису пароль, потом привел несколько подробностей: первые произнесенные Околовым фразы, где стояла бутылка с водкой, какой колбасой они закусывали.

— У меня безвыходное положение. Делаю что могу. Дозвонился, когда ваш поезд уже отбыл. Я ведь советовал вашему другу сделать пересадку. Жена секретный осведомитель... — он безнадежно развел руками.

— Была, — сказал Ольшевский.

Блаудис отшатнулся от него и вытаращил недоуменно глаза.

— Таков приказ центра. Вы сегодня же уедете вместе с нами, чтобы вам больше не дозваниваться.

— У меня тайник, надо взять оттуда документы и...

— Надеюсь, не в доме?

— Нет, конечно.

— Тогда успеете. Утихнет все, приедете и возьмете, что нужно. Поселитесь в Армении, неподалеку от границы. Вот паспорт, деньги и все такое прочее, — и сунул ему в руку толстый бумажник. — Придется только краситься и сбрить усы. Все это просто, а сегодня в семь двенадцать покатим в Орджоникидзе. Молочница к вам утром ходит?

— Мы берем молоко в магазине.

— А соседи утром заглядывают?

— Как будто нет, я ведь рано ухожу на работу, — механически, как автомат, отвечал явно потрясенный и сбитый с толку Блаудис. — Вы жену убили?

— Да, вам туда ходу нет! За все будете в ответе, — сказал Колков и подумал: «Если она нам поверила, то дня три звонить и поднимать тревогу не станет. А в НКВД решат, что Блаудиса утопили в реке, после того как найдут его шапку у моста». — Вам надо бросить пить пиво. Похудеете килограммов на десять-пятнадцать и все будет хай лайф!

Блаудис опустил голову, потом поднял ее, окинул всех взглядом и с какой-то тоской в голосе сказал:

— Молодые вы все, зеленые, не знаете, что такое советская разведка. Делать нишиво нельзя, трудно!

— Не ковегкайте язык! Вы можете говогить пгавильно, — заметил Чепурнов. — Кое-что все-таки мы сделаем как-нибудь! Чегт!..

Вечером они были в Орджоникидзе, на следующий день любовались красотами Военно-Грузинской дороги, бурным Тереком, древними развалинами и красавцем Казбеком. А еще через день были в Ленинакане. Тут Блаудису и предстояло снять квартиру.

Послонявшись по городу и убедившись в том, что Блаудис устроен на местожительство, можно было ехать в Тбилиси.

Но едва они оставили Блаудиса на квартире, как за ним пришли два милиционера и повезли в Краснодар.

7

Колков шел по улице Мачабели и, заглянув в духан, встретился глазами с Авчинниковым. А спустя минуту тот пожимал ему руку, просил прощения за историю в Феодосии и чуть не со слезами на глазах рассказывал, что у него в вагоне вытащили деньги и пистолет.

— Я был в Воронеже, потом хотел попытать счастья в Тифлисе и вот на тебе! По пути обворовали, уехать не на что! Помоги! А где ребята? Где Кацо?

Что оставалось делать? Колков согласился выручить товарища.

Вскоре все шестеро сидели на берегу Куры и под журчание ее вод обсуждали, как жить дальше. Обсуждение перешло в спор. Колков советовал разъехаться и порознь устраиваться на работу. Чепурнов настаивал, чтобы уехать всем в Турцию.

— Вася съездит за оружием, — предложил он, не глядя на Дурново, — имея одиннадцатимиллиметровые пагабеллумы, бомбы — пробьемся силой! Чегт! Иначе нас ского переловят как куропаток! Мы достаточно уже наследили. ГПУ наступает нам на пятки... а до гганицы рукой подать...

— Делать тут, конечно, нечего, но, уходя, следует хлопнуть дверью. Мы же ради диверсии ехали. Ты, Вася, поезжай за оружием, а мы покуда махнем в Москву. И дай мне свой пистолетик, — щурясь на Дурново, сказал Авчинников.

— Если дверью хлопнете, то попадем прямо в рай, — засмеялся Дурново. — Но я поеду с вами в Москву.

— А у меня брат в лагере, — губы Ольшевского продолжали что-то шептать, он побледнел, потом начал наливаться кровью. — Старуха мать уборщицей работает за кусок хлеба... Ненавижу!

Колков хотел что-то возразить, но счел удобным помолчать и подумал про себя: «Как я раньше не замечал? Ольшевский настоящий псих! Чепурнов — пьяница. Авчинников — неврастеник». Потом поглядел на Бережного, который спокойно смотрел на Мцхетский замок:

— Каждому из нас дали по восемь-десять тысяч рублей, и мы за два месяца ухитрились почти все растранжирить! — вдруг жестко заговорил Колков. — А что мы сделали? Да ничего! Одно пьянство.

— Мы хотели заявить о себе широчайшим массам, — многозначительно произнес Чепурнов. — Какого черта ты, Шура, отвалил столько деньжищ этой рыжей сволочи, Блаудису? Надо было экспроприировать его «тайник», а самого шлепнуть там же под мостом и пустить по реке. А то вон друг в беде, — он указал рукой на Авчинникова, — а ты, мон шер, хоть бы хны!

— Где же я возьму? Нет у меня денег! Пусть каждый на себя рассчитывает! Я не вор, чужих денег присваивать не буду. Ясно? — Колков свирепо оглядел товарищей и продолжал: — Кто за то, чтобы разъехаться и устраиваться на работу?

— Я еду в Москву, а вы как хотите! — упрямо заявил Ольшевский.

— И я, — ощерился Авчинников. — На последние!

— Я тоже поеду с вами, — подал голос Дурново. — Надо действовать! Стрелять! Взрывать!

— Хе-хе! Была не была! Руку, друзья! — воскликнул Чепурнов. — Поеду с вами! Бережной молчал.

— О чем задумался, детина? — толкнул его локтем Ольшевский. — Страшновато? Ты в «благоразумных» не ходил в ка-а-а-детском корпусе?

— Нет, не ходил! — сказал спокойно Бережной и улыбнулся. — Но зима на носу, а мы без денег, без жилья...