Я решила показать письмо Памеле.

– Что ты об этом думаешь? – спросила я.

– Бог его знает, Оделль. Но, по-моему, нет повода для беспокойства. Если бы они хотели тебя за что-то арестовать, то сделали бы это прямо тут.

Как всегда, в словах Памелы была доля истины. Так закончился тот четверг. Интересно, была бы я менее или более напугана, если бы знала, что на следующей неделе услышу завещание мисс Марджори Квик? Не могу сказать точно. Выбор был сделан; оставался только один путь, и Квик даже из могилы не позволяла мне с него сбиться.

XXIV

Они похоронили ее в саду, под оливковым деревом. Тереза мало что запомнила, кроме стука комьев земли, падающих на крышку гроба, той самой земли, которую они когда-то вместе копали под летним дождем на фоне радуги. Поскольку отец Лоренцо покинул деревню, импровизированную траурную службу провел доктор Моралес. Гарольд и Тереза наблюдали за происходящим, поддерживая друг друга, в то время как Сара спала у себя наверху, накачанная снотворным.

Доктор избегал встречаться взглядом с Терезой. Неужто поверил слухам, что это она нажимала на спусковой крючок? Она знала, о чем толковали в деревне. Хорхе, опережая обвинения в двойном убийстве, клялся на каждом углу своей месячной зарплатой, что не кто-нибудь, а Тереза застрелила Исаака и Олив на вершине холма. Решила наказать брата, не иначе. Тереза же не сомневалась, что это сделал он, но не могла ничего доказать. А в смутные времена правда никогда не останавливает таких людей, как Хорхе. Ночью она лежала без сна в мыслях о том, что ее ждет, если люди ему поверят.

В каком-то смысле, полагала Тереза, не так уж он неправ. Она действительно желала как-то наказать брата. И не она ли послала Олив в сторожку, чтобы открыть ей глаза на человека, которого она считала ключом к своему успеху? Тереза пришла к тому, что Олив погибла из-за нее, и по ночам она извывала свою вину в подушку. Если бы пущенный Хорхе слух дошел до Гарольда… Тереза этого одновременно жутко боялась и страстно желала. В своем горе он мог ее и убить, но, по крайней мере, это положило бы конец ее мучениям.

В первые дни после похорон все трое двигались словно в полусне. Терезе не хватало воздуха. За это время Марбелья и Алама оказались в руках повстанцев, но Шлоссы не предпринимали никаких шагов. Только после того как пятисоткилограммовая бомба, упав на здание в Малаге, убила пятьдесят два человека, а в отеле «Регина» девушка накануне свадьбы лишилась обеих ног, семья Шлоссов смогла стряхнуть с себя скорбное оцепенение.

Артиллерийские обстрелы с моря, как и воздушные налеты, усилились. В прибрежных водах Фуэнхиролы появились пять боевых кораблей. В Малаге, по рассказам, никто ничего не контролировал, власть отсутствовала. Ни общественных служб, ни какой бы то ни было организации. Милиция вела себя неадекватно. Электричество, трамваи, полиция отсутствовали как класс. В сравнении с Малагой, говорили шутники, Мадрид после бомбежки – что твоя лужайка для пикника.

– Давайте уедем, – сказала Тереза Гарольду. – Пожалуйста. Половина деревни обвиняет меня в смерти Исаака. Как я могу здесь оставаться?

– Как-нибудь выживешь, – был ей ответ.

– Сеньор, я все делала для вас. Я ни в чем не виновата.

Он посмотрел ей в глаза.

– Ты уверена?

Тереза выдержала его взгляд.

– Сеньор, я никому не выдала вашу тайну.

Она видела по его глазам, что до него дошел смысл сказанного, сама же она не выдала своего волнения, хотя сердце у нее колотилось. У нее не осталось выбора.

– Вы думаете, ваша супруга продолжила бы давать вам деньги, если бы она узнала о вашей немке?

– Мы заберем Терезу с собой, – сказал Гарольд жене на следующий день. – Сделаем для нее хотя бы это. Она воспользуется документами Олив.

– Хорошо. – Сара избегала встречаться взглядом со служанкой, и та прекрасно понимала, что хозяйка предпочла бы держать ее на большом расстоянии, но Тереза хранила и ее тайну, поэтому англичанка решила помалкивать.

* * *

Корабль отчалил холодным днем. Они представляли собой странное соединение – единственная троица на корабле, где каждый существовал сам по себе, и это говорило о многом. В самом отплытии, если сравнивать с приездом, не было ничего яркого: небесный свод, меняющий серые краски, и океан без начала и конца. Дребезжание ржавых цепей, когда отдавали швартовы, вызвало у Терезы прилив невообразимого счастья. Но к чувству облегчения от того, что ее отсюда увозят, примешивалась пульсирующая боль собственной вины. За свой отъезд она заплатила кровью Олив.

Такие же смешанные чувства читались на лицах других пассажиров, пока суша уменьшалась в размерах, превращаясь в узкую полоску. Это было чудо с оттенком горечи. Они своего добились, покинули страну… но и не покинули, по большому счету. Уж Тереза-то знала, что часть ее навсегда останется здесь.

Корабль был для нее открытием, до сих пор она ни разу не покидала сушу. Гарольд объяснил ей, что это миноносец. Как пугающе точен английский язык, подумала она и пожалела, что не может записать это слово в пропавшую тетрадку. Она вцепилась в поручни, противясь желанию прыгнуть за борт и пропасть без следа в бурлящей воде. Море поражало своей цветовой гаммой: илистый и молочный, грифельный и лиственный, бронзовый, когда луч света падал на гребень волны, а водная гладь, еще не прошитая носом корабля, радовала глаз чистейшей синевой. За прошедшие месяцы Тереза научилась различать столько цветовых оттенков, которых прежде и не замечала. Ей хотелось, чтобы ветер исхлестал ее по щекам, чтобы он в нее впивался до онемения, но ничего такого не происходило. Природа была бессильна стереть ее с лица земли.

Память в очередной раз вернула ее к тому утру, когда они обнаружили тело Олив. Гарольду до сих пор было невдомек, зачем она на ночь глядя ушла из дому. Но в своей тоске и стремлении бежать из этого ада сейчас, когда его дочь мертва, он не задавался подобными вопросами. Ему и в голову не приходило, что члены его семьи тоже могли искать любви, смысла жизни, спасительной гавани в ком-то другом. В то утро, когда Олив так и не появилась к завтраку, Сара с Терезой обменялись взглядами и пришли к пониманию, что наилучшей стратегией в этой ситуации будет молчание. Так и повелось.

Первая реакция в виде легкого дискомфорта позже сменилась настоящим кошмаром. Когда до Гарольда дошло, что его дочь пропала, он сел в машину и отправился на поиски. Ее тело он нашел на склоне холма. Спустя час женщины снова услышали рев мотора, а затем грохот, когда он крылом зацепил железные ворота, отчего мертвое тело подпрыгнуло на заднем сиденье. Гарольд, пошатываясь, нес дочь на руках. «Она поедет с нами». Его непривычно тусклый голос, донесшийся из глубокого туннеля, прозвучал так, словно его и женщин разделяли несколько миль. При виде безжизненного тела дочери Сара грохнулась в обморок.

Вспоминая сейчас эту жуть и заставляя себя взглянуть на все открытыми глазами, чтобы двигаться дальше, Тереза ловила себя на том, что память сохранила лишь отдельные фрагменты – главным образом, визуальные, обонятельные, тактильные. Стук Сариных колен при падении; запах дешевого желудевого кофе, когда ее вырвало на плитняк; тело Олив на ощупь и проглядывающие сквозь свитер сизоватые, с кровавыми подтеками огнестрельные ранения, всего три.