Очень быстро, по одному, они начали выпрыгивать вкрасноватую адскую бездну. Борис приземлился с удивительной гладкостью,пролетев вплотную мимо зияющих развалин с опасно торчащими железными балками.Он быстро отстегнул и свернул парашют, снял автомат с предохранителя, сталпробираться вдоль стен, оглядываясь. За переплетами сгоревших крыш совсемнеподалеку прошли вниз два парашютных купола. Значит, ребята садятся кучно. Ксчастью, ветра нет, не относит. Однако жарко тут, как в преисподней. И запахгнили – разлагаются трупы то ли поляков, то ли немцев. Вон они разбросанывокруг, кучки тел. Перевернутый автобус, мешки с песком, еще дымящийсябронированный «слон»: остатки баррикадного боя. Стоит странная тишина, если несчитать треска пожарищ. Он побежал туда, где по его расчетам приземлились двапарашютиста, периодически прижимаясь к стенам, прокатываясь и переползая черезпустые места. Вдруг страшный, долгий и множественный грохот прошел по округе.То ли дом рухнул, то ли минометная батарея разрядила стволы. Он завернул заугол и увидел над собой зрелище, которого, как говорили в отряде, Гиммлеру непожелаешь. Горели опавшие, как скатерти после пьянки, два парашюта. На третьемэтаже поджаривался пробитый насквозь голыми прутьями балкона один из бойцов ихотряда. Равиль Шарафутдинов. Он, кажется, был уже мертв или без сознания. Чутьвыше, запутавшийся в стропах, вниз головой свисал из дыры окна АлександрШереметьев. Правая его нога была чем-то заклинена, он на ней и висел, на своейправой ноге.

– Сашка, вы живы? – крикнул наверх Борис. –Держитесь, еб вашу мать, сейчас я вас вытащу!

Он побежал вверх по лестнице, проскакивая через площадки,охваченные огнем, и слыша, как позади обрушиваются ступени.

С шереметьевской ногой, похоже, было покончено: придавленастальной балкой и остатками какой-то каменной наяды. Борису удалось при помощипарашютных строп втащить Александра в окно. Тот был без сознания. Улыбкакакого-то высокомерного превосходства застыла на лице. Теперь надо быловытаскивать ногу, не отсекать же ее штыком-тесаком. Расшвыряв куски наяды –грудь с соском, венок с виноградом, прочее, – Борис взялся за балку.Нечего было и думать о том, чтобы хоть чуточку приподнять пятидесятиметровый ржавыйбрус. Единственный выход – подорвать на полпути, уменьшить вес и длинутормозящего рычага. Отбежав в конец бывшей квартиры – в пробоины увиделраскинувшуюся на полу старую пани, рядом с ней расколотую фаянсовую фигуркуальпийского пастушка, – Борис заложил заряд, укоротил взрывной шнур,поджег, бросился назад, упал на тело Сашки, зашептал: «Господи Боже, правый имилосердный, спаси нас» – то, что слышал не раз от Агаши. Взрыв грохнул, всевокруг протряслось и затихло. Послышался страшный рык Александра Шереметьева.Ошметки его правой ноги теперь тряслись в воздухе. Стальная балка откатилась всторону.

Рык перешел в истерический хохот: «Борька, жопа, вы жизньмне спасли, а на хуя?! А видели вы, как Равилька-то Шарафутдинов поджаривается?Ну, прямо шашлык! Ха-ха-ха-ха-ха-ха...»

Совершенно невредимый, но трясущийся, как отбойный молоток,Борис потащил друга вниз. Перетягивал через провалы лестницы. Шереметьев товпадал в прострацию, то начинал вопить: «У вас что, пули нет для друга, пулиэкономите?» – и тогда начинал бешено хохотать. Наконец, достигнув первогоэтажа, Борис взвалил друга на плечи и отбежал на середину улицы. Вовремя – всястена дома вместе с висящим на балконе телом Шарафутдинова медленно иторжественно обвалилась.

В следующий момент он увидел бегущих к нему своих, весьсплотившийся заново отряд. С ними вместе бежали уже какие-то поляки. Этипоследние вытащили из-под камней носилки, положили на них Шереметьева.Размочаленную ногу перетянули под пах парашютной стропой. Сделали укол морфинаиз десантной аптечки. Побежали дальше; автоматы наизготовку. Поляки вели.

По дороге командир ознакомил группу с основным заданием. Кразочарованию Бориса и других парашютистов, это был не налет на штаб-квартирунемецких карателей, не захват Бах-Залевского, а всего лишь спасение какого-товажного польского коммуниста, генерала Армии Людовой Стыхарьского, эвакуацияего из опасной зоны.

Парашютисты бежали за польскими проводниками, среди которых,кажется, была одна женщина в комбинезоне, временами занимали боевую позицию ипростреливали подозрительную улицу. В частности, изрешетили пулями и подорвалигранатой немецкий фургон с антенной перехвата. Затем все нырнули в катакомбыразвалин, ушли в подземелье и неожиданно выскочили в освещенный электричествомподвал, где на стене мирно, что в твоем красном уголке, посиживал в рамочкеВ.И.Ленин с газетой. Там уже Стыхарьский и сопровождающие лица в сильномволнении ждали отправки. При виде сталинской гвардии сразу повеселели:«Спасибо, товарищи! Мы знали, что братья по классу нас не забудут!»

Через вонючий люк вся группа спустилась в сточный канал.Битый час брели по щиколотку в жидком дерьме. Вдруг вышли к решетке, а за неймирный мир, восток: купы деревьев, река в отдалении течет, и только заревооставленного позади города в ней отражается. Решетку взорвали, вышли на волю.Весь остаток ночи пробирались к Висле. Грохот боя в Старом Мясте стал глуше.Несколько раз видели из кустов деловито катящие по дорогам немецкие колонны,однако обошлось без столкновений. На рассвете вышли точно в назначенную точку.Там ждали моторки. Борис с автоматом в руках стоял по пояс в воде, повернувшисьлицом к городу. Хотя бы говно с ног смоет быстро текущая Висла. Рядом с нимстояла девка в комбинезоне. Красивое мрачное лицо. «Ну, а ты чего? –сказал он ей. – Полезай в лодку!» Она не поворачивалась. «Ну!» – сказалон. Тогда она повернулась к нему. «Это ты иди в лодку! – шепотом закричалаему в лицо. В глазах слезы, а рот искривлен презрением. – Русскиепредатели! Мы в вас верили, а вы только смотрите, как нас убивают! Иди! А ятуда пойду, где все мои умирают!» – и побрела к берегу.

«Градов!» – свирепым голосом позвал командир. Борис бросилавтомат в лодку и вскарабкался сам. Через несколько минут они достигливосточного берега, где стояла в бездействии могучая армия. Там царила идиллия.Двое артиллерийских ездовых, будто в ночном, обмывали в заводи упряжку своихконей.

* * *

«Убийцы, предатели, захватчики» – только это мы и слышим отздешнего народа, думал Борис I V, медленно на глухо ворчащем мотоциклеподъезжая к тайной базе отряда. Даже та, коммунистка из Армии Людовой,предпочла на баррикады вернуться, чем с нами и со своим Стыхарьским тикать.Что-то мы не то здесь делаем, что-то неправильное. Сашка был прав, мы не отакой войне мечтали. Выжил ли он? Ни слуху ни духу, вопросов задавать нельзя.Отправили в тыл, а нас снова за линию фронта забросили, мы – не люди, а тени,согласно инструкции. Письма домой писать запрещается. У вас нет дома, кромеотряда, и мамаши, кроме вашего папаши, командира, ясно?