Из училища он все-таки умудрялся посылать треугольнички,каждый раз начинавшиеся так: «Дорогая мамочка! Я нахожусь на N-ском участкефронта. Жив, здоров, обут, одет, согласно солдатской формуле. Это письмо броситв московский почтовый ящик один мой товарищ, находящийся в командировкепроездом через Москву...» Он временами остро скучал по матери, но не по той,что вернулась из мест не столь отдаленных. Прежняя мать, молодая красавица, чтошутливо хватала Бобку Четвертого то за вихор, то за ухо, тормошила его, тискалачуть ли не до двенадцати лет, вот она возникала в памяти как символ тепла,дома, детства, а потом, после черного разрыва, сразу появлялась другая, несовсем своя. Нынешнюю Веронику он жалел, однако как бы со стороны; она невходила в жизнь сосредоточенного юнца. Он понимал, что у них неладно с отцом,однако и отец ведь вернулся другим, да и вообще, какое нашему поколению дело довсяких плачевных драм в мире немолодых?

Лишь только тогда его пронизывало глубокое, почтипрожигающее до какого-то темного основания, почти невыносимое, но непонятноечувство, когда он видел по утрам проходящего из маминой спальни в ваннуюШевчука в галифе с висящими по бокам подтяжками.

Может, я от этого и убежал? – иногда задавал он себевопрос. От ее похмельного вида и циничной улыбочки?

Проехали первый КП отряда. Акульев и Рысс вышли из дупладуба словно два шурале. На втором КП Верещагин и Досаев свисали с ветвей, какдва питона в маскхалатах. Наконец открылась потаенная поляна и на нейдвухэтажное шале, в котором уже вторую неделю располагалась база. Зданиевыглядело заброшенным и абсолютно аварийным, внутри, однако, все было, какположено; даже «ленинский уголок» с соответствующей литературкой, чтоб подзаправитьагитбаки усилиями капитана Смугляного.

Вышел командир, жилистый сорокалетний Волк Дремучий.Поздравил шестерку с выполнением задания (ему уже кто-то «соответствующий»радировал, что все прошло чин чинарем), распорядился об оказании первой помощиСереже Красовицкому, радистам приказал снестись с «соответствующими» по поводупереправки раненого в ближайший дивизионный госпиталь. «А ты, Градов Борис,зайди ко мне после ужина», – вдруг сказал он и отправился к себе намансарду, где в свободное время любил заниматься с бесконечными картами:большой был любитель топографических игр.

Что бы это значило? Может, про Сашку Шереметьева что-тохочет сообщить нехорошее? Стряпня Смугляного всегда носила несколькотошнотворный характер, а сейчас Борису в глотку не полезла. Быстро выпил кофе спеченьем, с трофейным конфитюром, пробухал бутсами на чердак:

– Прибыл по вашему приказанию, товарищ майор!

Майор Гроздев (он знал, что подчиненные называют его ВолкДремучий, и это ему нравилось) сидел за столом, как будто ждал Бориса.

– Садись, друг! Некуда садиться? Да садись на койку, пень сушами! Ну, во-первых, разреши тебя поздравить. За сегодняшнюю операцию будетевсе представлены к ордену Красной Звезды, и по звездочке на погоны. Кроме того,за Варшаву польское правительство наградило нас всех орденами «ВиртутиМилитари».

– Какое польское правительство? – спросил Борис безособого восторга.

Волк Дремучий усмехнулся:

– То правительство, которое мы признаем, то естьединственное польское правительство. Однако позвал я тебя не для этого.

– Понятно, что не для этого, – буркнул Борис. Долгиемесяцы диверсионной работы научили его не очень-то заискивать передначальством. – Ну, говорите, товарищ майор!

– Я тебя хотел спросить, Борис... Ну, простопо-товарищески. – Гроздев вдруг как-то странно, в совсем ему несвойственном ключе, замялся. – Что же ты при поступлении-то в училище ненаписал, что ты из тех Градовых, что ты маршала сын?

Борис Четвертый только слюну сглотнул, не зная, что сказать,пропустил, можно сказать, неожиданный прямой в голову.

– Ты думаешь, мы ничего не знали? – чей-то голос сказалсзади. Обернулся – в дверях стоял, облокотившись, капитан Смугляный. –Знали, Боря, с самого начала. Мы все знаем.

– Кончай, Казимир, баки забивать, – уже в привычнойсвоей манере рыкнул Волк Дремучий. – Просрали, ну и нечего баки забивать.Однако, Борис, ты поставил раком все наше начальство, вот какое дело.Подразделение у нас, как ты знаешь, секретнейшее из всех секретных, справокникому никаких не даем, а тут приходит запрос от Рокоссовского. Что делать? Ясам не знаю, друг. Не исключено, что мне тебя придется отчислить, хотя ты такойхороший товарищ, просто отличный товарищ и настоящий мужик! Что ты сам-то обэтой херне думаешь?

– Если отчислите, значит, мамаше моей поможете сделать изменя паразита, – мрачно и независимо сказал Борис, а сам, к собственномуудивлению, подумал: «Ну и отчисляйте, хватит с меня этого говна!»

– А это уж от тебя самого зависит, Борис! – с некоторымпафосом начал Смугляный. – От тебя самого зависит, станешь ты человеком,коммунистом или тунеядцем ка...

– Обожди, Казимир, – оборвал его Гроздев. – Ты жезнаешь, Борька, что я тебя как младшего брата люблю, почти как сына...

– Никогда этого не замечал, – буркнул Борис и подумал,что все, видно, уже решено, а сейчас просто подслащивают пилюлю. Ну, сейчасВолк Дремучий поймет, что это дело пустое, подберет сопли и войдет в своюпривычную роль: «Все ясно? Можете идти!» Командир, однако, продолжал задушевничать.В чем дело? Неужто на самом деле не хочет со мной расставаться?

– Ты пойми, Борис, ведь мы же не существуем. Ты же самклятву давал, отказывался на время войны от существования, да? Нас ведь даже кнаградам под другими фамилиями представляют, и вдруг сведения проникают, чтосын Градова среди нас. Такого быть не может, нас нет. Никто ж не знает, что мы,ну, в натуре, существуем...

Кто-то все-таки знал, что они «в натуре» существуют, хотя,кажется, вот именно хотел, чтобы не существовали.

Взрыв произошел почти вплотную с домом, едва ли не подтеррасой. Он тряхнул дом и зигзагом распорол дряхлую стену. Свет погас, исквозь прореху мгновенно приблизился черный лес, внутри которого сталбыстро-быстро мелькать огненный язык пулемета. Гроздев, Смугляный и Градовкубарем покатились вниз разбирать оружие. Все диверсанты уже выскакивали изокон и дверей и занимали круговую оборону. Команд не требовалось: ситуация быламногократно отработана на учениях.