— Да с чего они надумали-то? — взволновался крутевский русич.

— Сразу и не скажешь. Синюшка их ведет.

— От бисяка смурной! — по-русски, с уже заметной косностью в языке, выругался Дубна. Громко закричал на мерь и в этот миг стал заметнее самого Крутя.

Светояр понесся к Лесооку. В небе уже угадывался рассвет. Постучал в землянку вожа — вылез испуганный решительным видом русского мерянин, развел руками, по-русски что-то замычал:

— Нету… Там… — тыкал в сторону домов.

— Всем уходить надь! — Светояр оглядел чем-то изменившееся обиталище.

Смущенный тревожными догадками, ворвался в свой дом, перебудоражил сонных, крича о налете. Просыпались, переспрашивали… А Светояр вдруг онемел после горячной дороги, не понимая, кто есть, кого нет… Прошло-то всего дней девять-десять, но глаза удивляются, и ум пытает не совсем понятную обстановку.

— Где Ижна, где Пир? В том доме, што ль?

— Нету их, померли они… — ответил заплывший со сна Лесоок.

— Пир сам помер, а Ижну лешаки убили… — проговорила с укором Стреша, выходя из-за перегородки.

— Тут целая рать была! — Лесоок натягивал сапоги.

— Выбрали время разъезжать! — бурчал злобно Сыз.

— Погодите голосить-то! Рассорились, што ли?.. Лесоок, с толком мне скажи — час ни крохи не ждет!

— Требовали они казну. Я не отдал. Они сюда — и ну буйствовать!.. Ижна со Стрешей троих положили замертво, да сам Ижна, бедолага, сгинул… Вот и весь сказ!

— Ба! — Уселся на устеленные скамьи под печью Светояр, удивленно глядя на Стрешу. Та спокойно и расторопно собиралась.

— Чего один-то? — прокряхтел Лесоок.

— Сейчас народу будет невесть — точней, дюжины две… — Светояр высматривал Протку. — Нам хватит и того!

— Откуда народ? — забеспокоился Сыз.

— С Ростова.

— Вот и благодарствуем все вам за удруженье! — Сыз низко поклонился, а когда разогнулся — зло вперился в Светояра.

— Синюшке благодарны будьте… Надо сбираться бойчей!.. Хотя русичи могут и остаться…

Лесоок глянул подозрительно на Светояра, тот продолжал:

— Я-то с вами пойду: негоже им на меня глазеть. В тот дом сбегай, браток, скажи, что беда злоключилась! — обратился к молодому Пиру Светояр. Финн сомнительно поглядел на Лесоока — тот одобрительно кивнул. Сам Лесоок с Туком побежали в племя.

— Вот мило выходит! — Стреша не понимала, почему муженек посылает в дом, где Уклис. — А мы што ж, под меч остаемся? Што Синюшка? Кто идет-то из Ростова, объяснить можешь? — сердилась она на мужа, мешкавшего с правдой.

— Увидишь… Сиди, угомонись! — Не нравилась мужику нахрапистость жены. Он снова глянул на Протку.

— Синюшка, што ль, на нас ведет? Да скажи же! — горела Стреша.

— Он ведет на лешаков. Там русские. Вас не тронут.

Пузатая Протка прижала к груди Кона.

— Я останусь! — будто пропустив все, заявил Сыз.

— Конечно…

Некогда было что-то объяснять Светояру — он уходил… Женщины, дети, Сыз смотрели на него — все думали, не пуститься ли вслед?.. Но сказано ждать — и они ждали…

Светояр в конюшне осмотрел лошадей. Две кобылы были брюхаты. Взял последнего коня и со своим татарским поспешил за Лесооком.

Стойбище было уже пусто: ушли быстро. Отказались идти три старухи, старик да женщина с младенцами…

Подбежал молодой Пир, а потом Юсьва. Светояр отдал первому животину и направился по следам племени.

— Где Уклис? — спросил на скаку русич у Пира.

— Там… — указал тот рукой назад.

Пеший Юсьва отстал. Спутник же понимает речь Светояра не лучше. Вопросов больше не последовало…

* * *

А Уклис после поспешного ухода Юсьвы, оставшись одна, надумала пойти под крыло бесстрашной русской. Склонив черноволосую голову, не выказывая прозрачных глаз, сложив руки на распертом животе, кротко встала на пороге.

— Заходи уж, куда тебя девать-то…

Без единого звука Уклис прошла и села у печи.

* * *

Догонявшие невидимое племя шли по следу. Мерь уходила бесшумно, ступая шаг в шаг, почти не оставляя по себе никаких признаков. Можно было подумать, что идут три-пять человек.

Дорожка из снега и грязи повернула на восток. Впереди — ни единого звука. Оттого Светояр с Пиром постоянно оглядывались назад. Позади призрачно клубилась тревога.

Светояр вновь терзался мыслями о доме. Они невыносимо владели им. Мужик измучился совершенно. Ко всему прочему примешивалось смятение: пришли ростовцы или нет? Куда подевалась Уклис?..

Остановил коня, крикнул молодому Пиру, что возвращается, и повернул назад…

* * *

Ростовцы ехали от Плещеева, сетуя на то, что мерь лошадей не держит, а посему нет в округе хоть малого стожка сена. Кто-то даже сказал, что мерь — вроде русского человека, но без коней и бани. Все весело согласились.

— А они зимой моются где? — громко спросил тот, пораненная волками лошадь которого тащилась сзади; сам он восседал вторым на огромном коне приятеля.

— Пожалуй, в землянке зимой много не намоешься? — предположил кто-то осуждающе.

— Летом намываются в речке, аль в озере — и до следующего лета зело стараются не измараться! — сострил Синюшка.

— Мож, у них волоха такая, что само отлетает? — съехидничал Додон.

— Тварь — она есть всякая. Одна — також не лезет в воду, а как-то чистится; другая — перо о клюв; третья — о куст колючий чешется… — находил лешакам хоть какое-то оправдание рассудительный Перевясло.

— А как же, браты, паревом не удоволить жизнь, коль само зачнет отлетать? Без баньки — точь перо с клювом отрастет. И останется лишь та благода, что о куст тешится! — Отстававший на ускоряющемся марше Витей своим допущением остерегал молодых далеко не отрываться и слушать его. Так и ехали дружной кучей.

— Это все от жилища ихнего. Не человеками, а язвецами в своих норах себя представляют! — подметил Капь.

— Точно! Коли нету баньки, то и ушат под землю не спустить, а опосля кверху не поднять. Одно неудобство.

— А я вот видел — меря в домах, как наши, живет.

— Дак-то в кривичах, поди? — Все громко смеялись.

— Ваших там скоко, говоришь? — спросил у Синюшки Витей. — А то ведь по твоим словесам уже и подъезжаем?

— Два мужика, дед, две бабы, дети.

— Бабы с детями меня не зыблют — я про мужичков реку. Вдруг попрут с которой?

— Да не попрут, чего им?

— Ну, ладно-любо, уговорились! — успокоился Витей.