– Хотите что-нибудь сказать напоследок? – спросил Болван.

– Я… – промычал Папа. – Я… я…

– …счастлив, что мои страдания заканчиваются, и я отправляюсь в лучший мир, – закончил Болван. – Аминь.

По лицу фермера разлилась улыбка. Мозг вытащил торчащую из тела артерию и перерезал ее. Кровь хлынула на сырое сено под ногами. Элбод вздохнул, его голова поникла. Копыта несколько раз лягнули воздух и затихли.

– Я рад, что ты здесь, – сказал Мозг. – Это здорово, снова тебя видеть.

– Я бы сказал, что рад вернуться домой, да вот только дома больше нет.

– Где ты был? Как тебе удалось вернуться?

– Меня держали в Особом Учреждении. Мы устроили побег. Повсюду все Дома бунтуют, как ты и хотел, настоящая третья мировая война! В городе дети убивают всех подряд. Тебе бы надо пойти туда и немного их притормозить.

Мозг взглянул на окровавленный канцелярский нож в своей руке и отшвырнул его в сено.

– Слишком поздно.

– Должен быть какой-то способ. Мы сказали то, что хотели сказать, верно? Может быть, стоило бы поговорить с ними и попытаться найти какое-то решение, пока вся страна не превратилась в одно большое пожарище.

– Ты думаешь, мне все это нравится?

– Что здесь может нравиться? – парировал Болван.

– Я ненавижу все это. Но если мы сейчас остановимся, они перебьют нас всех.

– В таком случае можете продолжать без меня. Я со всем этим завязал.

– Может, еще подумаешь? Смотри, либо ты с нами, либо…

– …я сделаю все, что ты скажешь, – закончил Болван.

Мозг улыбнулся и промолчал. Двое мальчиков уставились друг на друга.

– Ты знаешь, какой у меня IQ? – спросил Мозг.

– Большой небось.

– Ты даже не представляешь.

Болван не мог контролировать такой мозг.

– Прости, – сказал он.

– Боги не должны просить прощения. Боги должны быть счастливы – очень счастливы!

У Болвана слипались глаза. Желтый свет фонарей вспыхнул и потускнел. Пульсирующая песня цикад превратилась в убаюкивающий рев. Никогда он не чувствовал себя таким спокойным и расслабленным. Все равно что долго лежать в теплой ванне в Особом Учреждении.

Да, он снова был в Особом Учреждении. Дремал в теплой ванне. Весь этот день был всего лишь странным сновидением.

Слова Мозга выплыли перед его глазами большими желтыми буквами:

ТЫ БУДЕШЬ ДЕЛАТЬ В ТОЧНОСТИ ТО, ЧТО Я

– Нет, – сказал Болван, рывком выдергивая себя из блаженного состояния. – Не буду.

Мозг тоже не мог его контролировать.

– Значит, мы враги, – сказал Мозг.

– Ничего подобного. Я думал, мы друзья. Просто я хочу, чтобы меня оставили в покое.

– Очень хорошо. Иди куда хочешь. Мы не станем тебя трогать, но не будем и помогать. Только помни, если ты хоть в чем-нибудь встанешь нам поперек дороги, с тобой будет разбираться Кроха. Ты помнишь Кроху?

Болван с усилием сглотнул.

– Да, я помню этого мальчонку.

– То, что мы начали, никому не остановить, – сказал Мозг. – Мы должны дойти до самого конца или умереть в попытке сделать это.

– Давайте, валяйте. Только меня с собой не тащите.

– Беги, друг. Беги и не останавливайся.

Болван последовал его совету.

Единая методистская церковь Св. Троицы, расположенная на Двадцатом окружном шоссе, там, где оно выходит из города в восточном направлении, была переполнена прихожанами и беженцами. Под предводительством преподобного Кумбса они пели гимн «Держать свой форт». Голоса молящихся звучали хрипло. Органист, игравший уже несколько часов, страдальчески морщился над клавишами. Молодые матери подбрасывали и ловили своих малышей, чтобы те не плакали. Мальчик в белой рубашке с галстуком, охваченный религиозным рвением, обходил нездешних, спрашивая, спасены ли они. Матроны раздавали еду и воду. У дверей стояли вооруженные мужчины.

– Эй, друзья, смотрите: реет в небе добрый знак, – пел преподобный. – К нам друзья спешат на помощь, выручка близка!

– Иисус сказал: «Держите форт, и я приду!», – подхватила утомленная паства. – Дайте же сигнал ответный: «Господи, я жду!»[4]

Далекие выстрелы снаружи доносились все реже и наконец совсем смолкли.

На одной из переполненных людьми скамей сидела Амелия Оливер, дрожа и прижимаясь к Ричарду Бенсону, чья рука крепко обнимала ее за плечи. Они надеялись убежать от разбушевавшихся детей и впервые поссорились, споря о том, каким путем лучше покинуть город. На дороге царила темень. Повсюду слышались выстрелы. Над бензоколонкой клубился огромный огненный гриб. Они обнаружили методистскую церковь, которая была ярко освещена благодаря запасному генератору, и решили остановиться здесь и немного успокоить нервы, прежде чем двигаться дальше. Пока что их нервам лучше не стало.

– Джордж получил свою революцию, – пробормотала Амелия ему в плечо. – Его стараниями этих детей перебьют всех до единого.

– В настоящий момент меня больше волнует то, что он может забрать с собой и нас, – отозвался Ричард. – На мой взгляд, они пока что побеждают.

– Хотела бы я отыскать его, чтобы поговорить! Убедить остановить все это, пока еще не поздно.

– Думаешь, он станет тебя слушать?

– О, слушать он станет, – ответила Амелия. – У нас будет долгий, обстоятельный разговор, полный разумных доводов. После чего он вернется и как ни в чем не бывало продолжит бунтовать.

– Может быть, все это было неизбежно, – сказал Бенсон. – Я старался дать моим детям все необходимое, чтобы принять чумных детей. С тем же успехом можно было сеять добрые зерна на голой скале! Для них чумные дети – просто монстры и всегда ими останутся.

– Они никогда не играли вместе, – сказала Амелия.

– Что, дорогая?

– Они не играли вместе, когда были маленькими. А ведь именно из таких игр вырастают навыки совместной жизни.

– Ты сама видела, что там происходит, – сказал ей Ричард. – Получается, они все же действительно монстры.

– Они не монстры. Я учила их два года. Они сироты, которые выросли, видя к себе только жестокость и лишенные всяких проявлений любви.

– Ну хорошо. Но одно лишь то, что они, может быть, в чем-то правы, никак не оправдывает их действия. И это не значит, что я хочу видеть, как они причинят тебе боль. Я… – Его голос прервался. – Я убью любого, кто попытается причинить тебе боль.

Амелия крепче прижалась к его груди, слушая, как грохочет его сердце. Чумные дети приближались, и, когда они будут здесь, ничто на свете не сможет ее спасти.