Я снова беззвучно плачу – эмоции постепенно возвращаются. Мне так жалко Дашу. Господи, она ведь мучилась. Как же ей было страшно и больно. А в земле… в земле ей было так холодно. Бедная девочка. Неужели Матвей действительно убил ее? Неужели хотел убить меня? Неужели он чудовище?

Я вдруг понимаю, почему цветов всегда было четное количество, – он с самого начала планировал убить меня. Это была его подсказка. Вот почему на открытке была изображена девушка, летящая в пропасть. Вот почему мама нашла камеру.

Я вспоминаю его пальцы, губы, запах северного моря и озона, теплый бархатный голос, нежные обещания, алый воск на своей бледной коже. Я вспоминаю его манящую звездную тьму, в которой я ошибочно разглядела свет. Вспоминаю нашу ночь, когда я поняла, что безумно люблю его и готова сделать все что угодно, только бы он был счастлив.

И понимаю, что все было красивой иллюзией, отражением выдуманной сказки на тонком серебряном стекле, заранее срежиссированным красочным фильмом, который мне позволили посмотреть.

Мне хочется рыдать, кричать, выть – мне и моему демону, но я держу себя в руках. Не знаю, как это получается, но я сдерживаюсь. Осколки рухнувшего неба под кожей терзают меня. Те звезды, что все еще живы, обжигают и холодят. Я не знаю, холодно мне или жарко. Не знаю, мертва я или жива.

Я где-то посередине. Полуживая и полумертвая. В душе беспробудно темно и безудержно холодно, как в опустевшем аду, где дьявольское пламя давно погасло, но сердце все еще чувствует боль. Мне хочется рассыпаться на миллионы искр и раствориться в свежем холодном воздухе, чтобы перестать чувствовать эту терзающую боль. Мне хочется стать светом, тьмой, звездами, но только не собой. Я ненавижу себя за любовь, за доверие, за наивность. Я действительно жалкая.

«Ты должна видеть самую суть людей. Иначе не сможешь изобразить их на бумаге, верно? Но у тебя с этим проблемы, несмотря на то, что ты учишься на психолога».

«Хоть ты и пытаешься прочитать меня по глазам, но ты не права».

«Ты слишком доверчивая».

Матвей предупреждал меня. А я ничего не понимала. Боже, он ведь действительно играл со мной.

– Я не хотел рассказывать тебе всего этого, продолжает Стас, – но я не могу молчать.

– Почему он не убил меня на море? – спрашиваю я отстраненно.

– Возможно, то человеческое, что в нем еще осталось, не позволило этого. Но чудовище взяло верх. Теперь он объявил на тебя охоту.

– Откуда ты знаешь? – едва шевеля губами, спрашиваю я.

– Костя сказал. Он мне помогает. Знает, что Веселов – чудовище. Мы хотели вместе собрать доказательства и все-таки засадить его за решетку. Думали, что ты будешь наживкой. Не получилось. Все вышло из-под контроля. Все, что я успел, – найти тебя и забрать. Не позволю убить тебя, как Машу. Когда мы доберемся до безопасного места, расскажу тебе подробности, – обещает Стас и резко крутит руль, так, что я вжимаюсь в сиденье.

– А Габриэль? – спрашиваю я тихо, все еще мало что понимая.

– Они состоят с Веселовым в одном интересном клубе. Делают ставки на чужие жизни и смерти. Стоят друг друга, – отвечает Стас.

Габриэль – ненормальный, и я это знаю. Но мне до последнего не хотелось думать, что Матвей такой же. Это была моя ошибка. Любовь заставляет людей совершать непростительные ошибки. И я проклинаю свою мечту любить и быть любимой.

– Ты как? – спрашивает Стас.

– Нормально.

– Он не стоит того, чтобы ты лила по нему слезы.

– Но этого стоит моя любовь, – почти шепотом говорю я.

Мы молча едем по пробкам. Стас говорит, что я должна покинуть город. Дождь усиливается, ветер воет все громче. Я постепенно прихожу в себя – возвращаются не только эмоции, но и способность мыслить.

Глядя в окно, на бесконечные огни машин, я с глухой тоской вспоминаю, с каким интересом Матвей рассматривал демона на картине, и понимаю, что он видел себя. Еще чуть-чуть, и я стану Тамарой, которую погубил демон. Я уже отравлена его ядом, сотворенным из ненависти, боли и тьмы. Неужели я полюбила дьявола?

Снова приходит сообщение. Матвей. «Убегай так далеко, как только сможешь, принцесса. Я найду тебя и унесу с собой». Меня пробирает липкая дрожь.

– Ты скучаешь по своей сестре? – тихо спрашиваю я Стаса.

– Да. Скучаю, – отвечает он со вздохом.

– Вы росли вместе? Были близки?

– Конечно. Машка была моей старшей сестрой и всегда меня защищала, с самого детства. Даже от мамы. Правда, и меня гоняла, особенно когда приходили ее подружки и закрывались в комнате. А мне хотелось попасть к ним, – смеется Стас. – Как-то раз она заперла меня в туалете, и я просидел там два часа. Мама потом ее так наказала!.. Черт, ненавижу воспоминания.

– Наверное, вы были похожи, – продолжаю я.

– Да… Глаза были один в один. – Стас вздыхает.

– Мне так жаль, что твоей сестры нет, – говорю я. – Это неправильно. Так не должно быть.

– Не должно, – эхом отзывается Стас.

Я молчу. Думаю. Вспоминаю.

– Останови машину, – прошу я через несколько минут. – Меня тошнит. Очень.

И закрываю рот рукой.

Оставив Ангелину одну в квартире, Матвей едет в частную психиатрическую клинику, куда привезли мать. У нее снова случился приступ, несмотря на медикаментозное лечение и психотерапию, несмотря на тонны денег, которые он платил врачам, чтобы они поддерживали ее в стабильном состоянии. Ремиссия наступала, но она не была продолжительной, обычно около полугода.

В этот раз ее звал голос маленького Андрея – его нужно было достать из шкафа, в котором ему не хватало воздуха. За шкаф мать приняла окно и принялась бить по нему руками. Слава богу, до серьезных травм не дошло – ее вовремя оттащили от битых стекол и отправили в клинику.

Матвей разговаривает с доктором, который, как обычно, назначил лечение в стационаре – в клинике есть специальные палаты и медперсонал для особых пациентов. А после идет к матери. Внешне он остается спокойным и уверенным, а вот внутри все сжимается. Он ненавидит эту клинику, болезнь, запах лекарств и в то же время любит мать и безумно хочет помочь ей хоть как-нибудь.

Сначала, когда Матвей только ступил на первый круг своего личного ада, он наивно полагал, что деньги способны на все, даже на исцеление. Однако быстро понял, что это не так. У него были деньги, целое море этих проклятых денег, но помочь матери они не могли.

– Андрей, ты стал ходить в спортивный зал? улыбается мать совершенно обычной своей улыбкой.

И это больше всего его пугает. Болезнь таится под маской самых привычных вещей. С первого взгляда ничего и не поймешь, грань слишком тонка.

– Да, стал, – не спорит Матвей, садясь рядом. Руки у матери забинтованы из-за порезов.