Еще одна малая весть: на днях царь был несколько нездоров.Он принимал слабительное и теперь поправился".

— По... помилуйте, сеньор, — пробормотал Каскос,явно растерянный таким поворотом разговора. — Сей флакон — розовый,яшмовый, с золотой крышечкой, — Вы спрятали в левый внутренний карманкамзола.

— Можете обыскать меня, — неприятно улыбаясь,вздернул подбородок Алекс. — И тогда вам придется убедиться, что ни влевом, ни в правом кармане, ни в камзоле, ни в кафтане у меня ничего не лежит.

Господи, ну какой же он глупец! Вместо того чтобы сидетьсиднем в кресле, надо было как следует спрятать флакон. Впрочем, тогда он же непредполагал, что будет скрывать его... А теперь остается только надеяться, чтосукно кафтана достаточно плотное, да и камзол сшит из тяжелого шелка, сквозьних не проступят очертания плоской маленькой безделушки, которая имеет такоезначение... такое смертельное значение!

Каскос между тем так и прощупывал, так и пронзал еговзглядом.

— Как... не лежит? — пробормотал он сзапинкою. — Но ведь я видел, своими глазами видео, как вы его тудаспрятали! Или, скажете, нет? Тогда получается, что я лжец?!

Глаза Каскоса опасно блеснули. «Этот мерзкий развратникдавно искал со мною ссоры и, кажется, нашел», — подумал Алекс — безособого, впрочем, огорчения, потому что ничего ему так не хотелось сейчас, каклюбым способом заткнуть Каскосу его болтливую глотку. Любым способом заставитьего замолчать!

Словами. Кулаком. Если нет, то ударом шпаги или кинжала.

— Тогда получается, что я лжец?! — с надрывомповторил Каскос, и теперь уже Алексу ничего не оставалось, как ответить с тойже неприятной улыбкой, которая, чудилось, приклеилась к его лицу.

— Конечно. Иначе лжецом оказываюсь я, не так ли? Атакое положение меня никак не устраивает. Поэтому нам с вами придется выбирать,кто добровольно признает себя лжецом. Отчего-то мне кажется, это будете вы.

— Вы... как вы смеете? — Каскос лишь слегка подалсяк обидчику, но Алекса уже было не остановить: с каким-то болезненнымнаслаждением он сорвался с кресла и наградил секретаря двумя стремительнымипощечинами.

— Да вот как-то смею, сеньор! Смею — и все тут!

Для Алекса давно не было секретом, что Каскос нагл, но в тоже время трусоват. Однако, видимо, и для трусливого есть свой предел, закоторым слабость становится силою. Ну кто бы мог подумать, что оскорбленный донХуан с такой лютостью ринется вдруг на злобного насмешника дона Хорхе? Вовсяком случае, для Кейта и де Лириа это явилось полной неожиданностью. Правда,Алекс ждал чего-то в этом роде, а потому успел не только уклониться от удара,но и нанести ответный. Каскос отлетел к стене, но тотчас отскочил от нее иснова кинулся в драку. Ну, тут уж Алекс с наслаждением дал себе волю. В лицеКаскоса он получил поистине неутомимый объект для избиения, ибо оскорбленноесамолюбие, чудилось, не только лишило испанца разума, но и сделало егонечувствительным к боли. Он снова и снова отлетал к стене, снова и сноваотталкивался от нее, снова и снова бросался к Алексу, снова и снова нарывалсяна удары — чтобы опять отлететь к стене и начать все сначала.

Более того! Он и сам принялся помахивать кулаками!

Тут ошеломленные Кейт и де Лириа наконец-то очнулись отостолбенения и попытались растащить дерущихся. Герцог кошкой прыгнул на спинусвоего любовника и повис на нем всей тяжестью, при этом крепко обнимая его,поглаживая по груди, осыпая поцелуями голову, шею, плечи, бормоча нежные слова.А вот действия Кейта были лишены всякой нежности. Он с необыкновенной силойстиснул Алекса, а потом перехватил сзади под руки, и сколько тот ни лягался ини брыкался, ослабить хватку здоровенного англичанина никак не мог.

— Хуан! Хорхе! Хуан! Хорхе! — только и мог, чтожалобно выкликать де Лириа, но его никто не слышал.

— Уймитесь, сеньоры! — тяжелым басом приказывалКейт. — Вы ведете себя как мужики-московиты! Если угодно свести счеты, дляэтого существует дуэль! Для этого есть шпаги!

Наконец-то слова его прорвались к сознанию драчунов. Ониперестали рваться друг к другу и обменялись взглядами по-прежнему ненавидящими,но уже более приличествующими для двух благородных сеньоров — какими и являлисьна самом деле.

— Ну что же, мне доставит огромное удовольствиепригвоздить вас к стене, сеньор лжец, — сказал Каскос. — Вашесиятельство, не откажите распорядиться, чтобы принесли наши шпаги. Вы невозражаете, Монтойя?

— К вашим услугам, — только и ответил Алекс. Набольшее его просто не хватило. Боль в избитом теле — все-таки по ребру с обеих сторонему умудрились сломать наемники императора! — и боль от еще не зажившейтолком раны отнимали и дыхание, и силы. Вспышка ярости, бросившая его в драку сКаскосом, иссякала, на смену ей приходила оглушительная усталость. Он ощутил,что руки похолодели, колени подгибаются. Сможет ли он удержать шпагу, а не товладеть ею?

Ладно, как-нибудь. Авось...

Он невольно усмехнулся. В самом деле — все больше признаковсвоей национальной принадлежности обнаруживает Алекс Валевский, дон ХорхеСан-Педро Монтойя в себе сегодня, все глубже ощущает свое родство с АлексеемЛеонтьевым. Кажется, московиты именно так и говорят: «Держись за авось, поколене сорвалось!» Ну, будем надеяться, что не сорвется...

Да, с ногами что-то было и впрямь неладно. С трудомудавалось идти не качаясь. Алекс двигался как во сне — даже удивился,обнаружив, что находится в просторном холле второго этажа. Каскос уже снял ссебя кафтан, бросил прямо на перила, остался в шелковом черном камзоле. Алекспоследовал его примеру, подумав, что предпочел бы снять и камзол, чтобы ничтоне стесняло движений рук, однако он боялся, что флакон может выпасть, итогда...

— Сеньоры, умоляю вас, сеньоры... — продолжалтвердить де Лириа, жалобно кривя лицо, и Алекс подумал, что он никогда не виделгерцога в таком испуганном состоянии.

Но гораздо удивительнее, что он никогда не видел Каскоса втаком приподнятом настроении! На секретаря посольства Алекс привык взиратьпренебрежительно, как на фигуру совершенно одиозную, вдобавок обремененнуютакими пороками, которые не могли вызвать по отношению к нему ничего, кромененависти и презрения. Каскос же на человека, в котором видел соперника, всегдапосматривал исподлобья, исполненным ревности и зависти взором, и сейчас Алекс снекоторым изумлением встречал откровенно злорадный взгляд полностью уверенногов себе и своих силах человека. Секретарь с видом знатока пробовал острие икрепость своего клинка, щегольски оправлял пышные манжеты, которые высовывалисьиз-под узких рукавов камзола.