А вот другое событие того периода, увы, почти без сомнения, было делом рук Екатерины. Это убийство молодого кавалера по имени Филибер Ле Вайе, сьер де Линьероль. К 1570 году женственные привычки Генриха Анжуйский и отсутствие у него интереса к женщинам вообще (если не считать таких исключений, как его сестра Марго), стали чрезвычайно беспокоить Екатерину. Она прилагала немало усилий, чтобы развить в сыне обычную мужскую похоть. Королева устраивала особые вакханалии, где, как говорили, прислуживали красивые нагие девушки. Но реакция ее сына на это не выходила за пределы равнодушия, если не сказать, скуки. Вместо этого герцог окружил себя целой свитой франтоватых и миловидных молодых дворян — так называемых «миньонов». Они раболепно угождали принцу, он же защищал их и баловал. Екатерина ненавидела эту шайку красивых юношей и, как только среди них появлялся фаворит, делала все, дабы избавиться от него. Одним из членов компании был Линьероль, тесно связанный с Испанией. Этот юноша каким-то образом сумел стать необходим герцогу Анжуйскому. Линьероль, однако, отличался от остальных. Этот миньон сумел пробудить в своем покровителе черты, противоположные его обычному эпикурейству и цинизму.

Генрих Анжуйский, как ни парадоксально, всегда был склонен к религиозному фанатизму, и Линьероль делал все возможное, чтобы взлелеять эту склонность. Герцог сильно привязался к необычному фавориту, а тот так увлек его фанатичной верой и аскетизмом, что герцог буквально заболел. Истовая молитва, пост, паломничество и самобичевание сменили обычное распутство, он заметно отдалился от матери. От этого религиозного усердия хрупкая конституция Анжуйского начала страдать, и один из придворных как-то подслушал, как Екатерина сказала: у ее сына Генриха «лицо стало таким бледным, что я бы предпочла видеть его гугенотом, чем подвергать его жизнь подобной опасности». Любовь Екатерины к третьему сыну была слепой, инстинктивной. Любой, кто, по ее мнению, угрожал его здоровью и жизни, а также отдалял его от матери, рисковал нарваться на крупные неприятности. Когда Линьероля нашли мертвым в узкой аллее близ Лувра, никто даже не стал искать убийцу. Казалось, все понимали, по чьему приказу заколот этот набожный миньон. На какое-то время Анжуйский вернулся к обычному времяпрепровождению, но латентный фанатизм впоследствии развился вновь и причинил ему огромный вред.

В том же году, 13 мая, был избран новый папа, Григорий XIII, оказавшийся более податливым и умеренным во взглядах, нежели его предшественник. Екатерина уверила Григория, что брак ее дочери с Генрихом Наваррским является единственным способом предотвращения войны с Испанией и сохранения мира во Франции. Она запросила специальное разрешение на брак между Генрихом и Маргаритой, несмотря на разницу вероисповеданий и родство «третьей степени». Екатерина, без сомнения, искренне желала сохранить мирные отношения с Филиппом II, которые осложнялись отчетливым стремлением адмирала Колиньи форсировать замысел военного вторжения в Нидерланды.

17 июля 1572 года гугенотская военная экспедиция из пяти тысяч солдат во главе с Жаном де Ангесом, сеньором де Жанлис, пересекла границу между Францией и испанскими Нидерландами, где их уже ожидали в засаде близ Монса испанские войска, заранее предупрежденные о нападении. Жанлис и Франсуа де Ла Ну, капитан-протестант, шли на выручку Людвигу Нассау, который незадолго до того, получив подкрепление деньгами и живой силой от Карла, атаковал Монс и Валансьен. Успех быстро обернулся поражением, и испанцы теперь держали Нассау и его людей в осаде, в крепости Монс. В то же время принц Вильгельм Оранский, брат Нассау, планировал начать вторжение из Германии. Слухи о плане Жанлиса витали во французском дворе несколько недель. Утверждают, что оружейники Парижа работали день и ночь, и с середины июня город ежедневно покидали группы вооруженных людей, направлявшихся на север. Говорили также, что король лично принимал Жанлиса в Париже около 23 июня. Карл, однако, сделал вид, будто ни о чем не подозревал, хотя поверить в такое сложно, ибо даже испанцы были хорошо осведомлены и успели принять меры. Более вероятно, что Жанлис получил тайную помощь от Колиньи, с молчаливого согласия короля.

Гугеноты были разгромлены, спаслось лишь несколько сотен человек. Одним из выживших оказался сам Жанлис, имевший, к несчастью, при себе компрометирующее письмо от Карла, который вдохновлял французских гугенотов помогать повстанцам в Нидерландах. Проникновение на испанскую территорию легко могло быть рассмотрено как военное действие со стороны французов, и Карл поспешно открестился от всего, поздравив Филиппа с удачным отражением вражеской атаки. Екатерина, разъяренная тем, что сын, хотя бы косвенно, причастен к этой сомнительной авантюре, потребовала от него публичного осуждения экспедиции Жанлиса, с непременным заявлением от лица Карла, что для него важнее всего жить в ладу с соседями. Убедившись, что гроза миновала, королева покинула столицу, чтобы повидаться с дочерью Клод в Шалоне, где та, выехав из дома на свадьбу Маргариты, вынуждена была остановиться по болезни. Екатерина не учла одного: вылазка Жанлиса была лишь «пробой пера», теперь Колиньи намеревался собрать армию, значительно превосходящую по численности корпус Жанлиса, и возглавить ее; а потому, не успела королева-мать покинуть Париж, адмирал удвоил попытки «обработать» Карла на предмет объявления войны Испании.

Вскоре Екатерина получила предупреждение о воинственных намерениях Колиньи и поспешила обратно в Париж, успев в ночь на 4 августа предупредить катастрофу. Побелев от ярости, она набросилась на короля: как он мог позволить человеку, который однажды пытался похитить его и с которым он воевал совсем недавно, вовлечь себя в авантюру! Она предупредила сына: нельзя допустить разжигания войны с Испанией, ибо тогда монархия останется на милость протестантам. Колиньи же продолжал изо всех сил убеждать Карла: мол, грешно упускать момент, пусть еще раз пересмотрит свой план и нанесет удар по Нидерландам. Карл очутился меж двух огней — между матерью и наставником. Екатерина даже просила разрешения для себя и Анжуйского удалиться в ее личные владения в Оверни — а некоторые считают, что даже во Флоренцию, на родину, — чтобы там провести остаток дней и не видеть, как пойдет прахом ее тяжелый, неустанный труд во спасение монархии.

На чрезвычайных заседаниях совета 9-10 августа, все, включая Генриха Анжуйского, герцогов Невера и Монпансье, маршалов Косее и Таванна — голосовали за мир, и лишь один голос был против — Колиньи. По окончании голосования он зловеще предостерег ликующую королеву-мать: «Мадам, если король принял решение не воевать, да упасет его Господь от другой войны, от коей он отказаться не сможет. Я не способен противостоять вашему величеству, но уверен, что однажды вы пожалеете о своем сегодняшнем решении». Эти слова содержали в себе неприкрытую угрозу, но таким образом Колиньи лишь подписал себе смертный приговор.

Теперь Екатерина готовилась предпринять решительные меры, чтобы защитить трон сына и мир в королевстве. Результатом этого стала Варфоломеевская ночь, навсегда запятнавшая имя Екатерины Медичи и династию Валуа. Как ни трагично, но никто не помнит неутомимых попыток королевы добиться мира между католиками и протестантами, зато прочно хранится память о кровавой августовской резне.