Генрих, конечно, не был высоким белокурым Адонисом, как молодой герцог де Гиз, но отличался своеобразной привлекательностью. Ростом он был около пяти футов восьми дюймов (180 см), лоб высокий, густые темные волосы, чистая кожа и орлиный нос — отличительная черта Бурбонов. Привыкнув много времени проводить в седле, он отлично развился физически, а характер имел дружелюбный, общительный, великодушный. Мальчишка-проказник превратился в привлекательного и остроумного мужчину. Генрих обладал особым обаянием, которое рождалось из сочетания откровенности, мужественности и благородства. Его интеллект не уступал физическому развитию; юный король Наваррский не был, как считали многие, косноязычной деревенщиной с Пиренеев. Несмотря на любовь к чесноку и неприязнь к ваннам, он умел шутить и беседовать с окружающими, не теряя достоинства, соответствующего его рангу. Обаяние мужчины и монарха сочетались в нем с поразительной тонкостью в общении с людьми. Примечательно, что Карл всегда любил Наваррского, не в силах устоять перед его открытой и жизнерадостной личностью. Генрих воевал, отличался выносливостью в путешествиях, знал, что такое товарищество. Для короля он был свежим, неиспорченным человеком по контрасту с болезненно — манерным, лицемерным и порочным Анжуйским.

День свадьбы приближался, а жара в Париже становилась просто невыносимой. По улицам носились клубы пыли. Между тем в изнемогающий от зноя город прибывали люди со всей страны. Гугеноты, как правило, останавливались на постоялых дворах и в тавернах. Приезжали и крестьяне из провинций; им очень хотелось поучаствовать в празднествах и поглазеть на грандиозное зрелище бракосочетания их принцессы с королем Наваррским, но остановиться в столице им было негде. Засуха и плохой урожай в окрестных деревнях выгнали из дому бедняков, и они. запрудили дороги, ведущие в Париж, в надежде найти пропитание во время больших свадебных пиров. Церкви, монастыри и другие здания были специально открыты для размещения этого неожиданного наплыва людей, но многие все равно ночевали прямо на улицах.

Когда прибыли первые протестанты, ультракатолический город казался мирным, и это удивило гугенотов, готовых к проявлениям ненависти. Один из них писал: «Нам расписывали всякие ужасы про население столицы, но, похоже, сами они предпочитают жить мирно, если только кто-то из высоких особ, забывших о верности ради собственных амбиций, не воспользуется в своих целях легкой возбудимостью жителей Парижа». Однако примерно в середине месяца появились проповедники, вещавшие со своих кафедр, что этой свадьбы быть не должно. Исполненные ненависти проповеди, направленные главным образом против гугенотов и королевской семьи, породили множество безосновательных слухов, витавших среди горожан. Страсти нарастали, так как карманники и проститутки рыскали вокруг, снимая богатый урожай, а нищие приставали к прохожим. Атмосфера на улицах Парижа становилась все более напряженной. А Париж тех дней отличался от нынешнего — это был средневековый город с сетью узких улочек, извивающихся между небольшими площадями или ведущих в тупики.

Екатерина вернулась в этот знойный, раздраженный, беспокойный город 15 августа. Почти сразу же на нее обрушился запрос от разъяренного герцога Альбы, требующего объяснений, почему три тысячи солдат-гугенотов расположились близ его границ в Монсе. Снова она оказалась одураченной! Спешное расследование показало, что адмирал продолжал собирать войска, несмотря на решение совета, и в этот момент уже набрал 12 тысяч аркебузиров и две тысячи кавалерии. Ни для кого не было секретом, что огромное количество дворян-гугенотов, прибывших в Париж, после свадьбы намеревались выступить в Нидерланды. Твердое решение адмирала вести католическо-протестантские силы против Испании должно было, по его расчету, ликвидировать угрозу гражданской войны во Франции.

Король, проведя несколько месяцев в обществе «отца-исповедника», как он называл Колиньи, допускал адмирала в свою спальню в любое время дня и ночи, часами просиживал с ним наедине, и уже не мог сопротивляться его влиянию. По правде говоря, Карл, наверное, уже и сам не понимал, чего хочет. Колиньи то говорил с ним на равных — как мужчина с мужчиной, то обращался с ним почтительно — как вассал с королем, и это составляло утешительный контраст с тем, как обычно обращались с Карлом мать и брат. Екатерина все сильнее боялась, что скоро будет слишком поздно и ее ловушка не сработает. Вдруг Колиньи задумал похитить короля, а ее отправить в изгнание? И придется ей действительно отправиться в свои владения в Оверни…

Сегодня невозможно сказать наверняка, как и когда был разработан план убийства адмирала Колиньи, но, так как семья Гизов находилась во время бракосочетания в Париже, они обеспечили необходимую Екатерине поддержку и стали соучастниками. Об этом вспоминал впоследствии сам герцог Анжуйский. Заметим, что к его утверждениям следует подходить с осторожностью, хотя многое в них несомненно правдиво. Было это два года спустя, когда, сидя в Кракове, одинокий, терзаемый угрызениями совести, он беседовал с кем-то из своих служащих, то ли с врачом Мироном, то ли с камердинером де Сувом, который и записал версию событий со слов своего господина. Герцог утверждал: «Угрожающее поведение короля заставляло нас думать, что адмирал внушил его величеству недоброе, дурное мнение о королеве-матери. Потому мы с матерью задумались о необходимости избавиться от адмирала и призвали на помощь г-жу де Немур. Мы не опасались открыть ей свои замыслы, зная о смертельной ненависти, которую она питала к адмиралу».

Есть сообщения, утверждающие, будто Анна д'Эсте, герцогиня де Немур, присутствовала еще на встрече в Монсо. Там она вступила в заговор против человека, по ее убеждению, виновного в гибели ее незабвенного первого мужа, Франсуа де Гиза, — память о котором жила в сердце герцогини и питала жгучую жажду мести. Герцогиня и королева-мать с конца июля проводили много времени вместе, но до событий 22-23 августа никто не придавал этому особого значения, поскольку женщины давно были дружны.

Когда бы ни произошла роковая встреча между королевой-матерью и герцогиней, ясно, что, по некоторым соображениям, в начале августа Екатерина тайно нарушила королевское распоряжение, запрещающее Гизам появляться близ двора. В обмен на это она заручилась обещанием помощи от старейшей представительницы рода Гизов и зависимых от них людей («клиентов» в древнеримском смысле слова). Число таких клиентов было значительным, и многие из них явились в Париж на свадьбу. Полная секретность была жизненно необходимой в век заговоров и слухов о заговорах, и потому из семьи Гизов лишь сама герцогиня, ее бывший деверь, герцог д'Омаль и Анри, молодой герцог де Гиз, были посвящены в план. Самым заметным из отсутствующих в те дни в Париже был кардинал Лотарингский. С момента опалы семьи из-за «романа» между Анри де Гизом и Марго он решил отправиться в Рим. Неудовлетворенный итогами гражданской войны, перед отъездом он жаловался герцогу Альбе на Екатерину: «Она настолько скрытна, что, когда говорит одно, думает совсем другое, и цель у нее лишь одна: властвовать, что она и делает. Больше ее ничего не интересует». Умение Екатерины быть скрытной теперь проходило серьезную проверку. Если бы план провалился, она и ее семья рисковали быть убитыми, ведь в городе находились тысячи вооруженных гугенотов.