— Вряд ли. Все места и края одинаковые, мы даже не увидим разницы. Будем жить точно так же.

— Это точно. Вот и Водавия скоро станет такой же одинаковой. Понастроят казарм, проведут подземку…

— Кажется, погрузка кончилась. Наверно, скоро взлет.

— Не знаю. Должна быть заправка, проверка систем, продувка, прокачка — что там еще? Это ж не такси.

— Не знаю, как насчет продувки, а люди уже внутри. Подождем еще немного.

Мы стояли, вцепившись в проволоку забора, и смотрели, как темнеет вдали громоздкая туша звездолета. Ничего не происходило, корабль стоял в полном одиночестве. Люди словно забыли о нем.

— Ну все, пошли, — сказал Щербатин.

— Пошли.

Наша совесть была спокойна. Отправка спецрейса на Водавию не обошлась без нас, а большего мы и не желали.

Мы выходили через складскую зону, застроенную длинными и однообразными панельными корпусами. Здесь было безлюдно, разве что встречался иногда погрузчик, тарахтящий среди гулких проездов.

— Все-таки зря мы не подождали, — сказал я. — Хотелось увидеть, как он взлетит.

— Вечером по инфоканалу увидишь.

И в ту же секунду дрогнул воздух. Низкий гул перешел в свист, от которого про спине побежали мурашки. Звездолет стартовал. Мы обернулись и увидели, как огненная струя, вся окутанная дымом, вырастает над крышами складов.

— Вот и посмотрели, — сказал Щербатин. — Полетел, голубь сизокрылый.

— Что б ты навернулся… — пробормотал я.

— Все-таки я бы слетал на денек, чтобы… — начал было Щербатин и вдруг судорожно схватил меня за рукав. — Смотри!

— Вижу, — прошептал я.

Яркая звездочка на вершине огненной струи вдруг распухла, потеряла четкость и потонула в облачке дыма. Словно щупальца осьминога, во все стороны протянулись дымные следы падающих обломков. Через несколько секунд донесся приглушенный вздох взрыва.

— Беня, он взорвался! — заорал Щербатин. — Ты видел? Он разлетелся на куски!

— Да видел я! — Я не отрывал взгляда от обломков, которые продолжали падать, кувыркаясь и разваливаясь на еще более мелкие кусочки.

Мне стало страшно. Показалось, что мое тихое проклятие вслед улетающему транспорту обрело силу и подействовало.

— Ну, нет слов! — не мог успокоиться Щербатин. — Ты видел? Бах — и на куски!

— Идем отсюда, — сказал я. — Не нужно, чтобы нас тут видели.

— Да кто нас увидит?

— Не знаю. Идем скорее.

У меня бешено стучало сердце. Два ивенка приходят в порт, чтобы посмотреть, как улетает транспорт на Водавию. И транспорт взрывается. Как ни крути, а все выглядит подозрительно. Лучше убраться подальше, пока нас не засекли. Странно, что Щербатин этого не понимает.

Мы прибавили шагу, надеясь поскорей выйти в людное место, сесть в аэровагон или опуститься в подземку, затеряться в толпе. Щербатин то и дело оглядывался, отставал, и ему приходилось меня нагонять. Вдобавок от возбуждения его разобрал словесный понос, он никак не мог замолчать.

— Скучные мы с тобой стали люди, — слышался за спиной его голос, неровный от быстрой ходьбы. — Добропорядочные граждане. Носим бумажки, кланяемся начальникам… Уже забыли, что в мире есть и войны и катастрофы. Даже мечтать разучились, ничего не видим впереди, кроме нового холо. Набиваем копилки, ждем прибавки к празднику. А ведь когда-то стреляли, жизнью рисковали. Мечтали мир покорить.

— То ли еще будет, — угрюмо ответил я. — Вот сейчас обженишься со своей служанкой и окончательно превратишься в домашнюю овощную культуру.

— Да при чем тут… — с досадой ответил он. — Любовь — это протест будням. Это единственная романтика, доступная нам.

— Когда, интересно, ты стал романтиком?

— Беня, я не называю себя поэтом, как ты. Но я бы на твоем месте влюблялся каждый день. Мне занятость не позволяет. Не могу забивать этим голову…

Заворачивая за угол очередного склада, мы лоб в лоб столкнулись с человеком в обычной рабочей одежде. Он сразу опустил лицо и прошмыгнул мимо, но я успел заметить характерные черты лица — выдающиеся скулы, мощный подбородок, брови вразлет.

— Ты чего встал? — спросил Щербатин.

— Это… Щербатин, это был ивенк!

— Что-что?

— Стой! — закричал я и бросился за незнакомцем. — Остановись!

Человек быстро оглянулся и бросился бежать. Я хотел успокоить его, объяснить, что хочу всего лишь поговорить, но на бегу это плохо получалось. Мои крики заставляли его только прибавлять скорости.

— Подожди! — кричал я, а он убегал, петляя между складами.

Щербатин быстро отстал, я уже не слышал за спиной его топота. Он крикнул, чтобы я его подождал, однако ждать было нельзя. Незнакомец бежал очень проворно и легко мог ускользнуть. А этого я никак не мог допустить. Зачем он убегает, неужели не разглядел в нас сородичей?

— Стой же, подожди! — продолжал безуспешно взывать я.

Склады кончились, и мы оказались в скоплении больших металлических баков. Наверно, там хранилось ракетное топливо, и эта территория была запретной для посторонних, но я ни о чем таком не думал. Меня волновало, как быстро я выдохнусь. Впрочем, ивенкский организм — крепкая и надежная штука, он работал, как хорошо отлаженная машина. В своем прежнем теле я давно бы сдох.

Склады кончались. Незнакомец с разбега запрыгнул на какую-то решетчатую стойку, ловко забрался по ней, перепрыгнул через забор и скрылся из виду. Я последовал за ним, уже не надеясь его увидеть. Однако с верхушки забора разглядел, как он карабкается по грунтовой насыпи. Впереди была стоянка такси, площадка для аэровагонов, вход в подземку и много-много людей. Через несколько секунд человек смешается с толпой и канет в нее навсегда.

Я набрал полные легкие воздуха и насколько мог громко крикнул заветные слова, внезапно пришедшие на память:

— Эйо! Ках-хрра мунна гхрахх!

Я не был уверен, что это подействует, но иного выхода не видел.

Незнакомец замедлил бег, а затем и вовсе остановился. Медленно обернулся и, обнаружив, что я еще далеко, перевел дух. Однако я видел, что он в любой миг готов сорваться с места и убежать.

— Не бойся! — крикнул я. — Можно мне подойти?

Он не ответил, но я уже спрыгнул с забора. Слегка развел руки в стороны, демонстрируя безоружность и мирный настрой. Медленно, чтобы не напугать, я направился к нему. Он настороженно наблюдал.

— Не бойся, — повторил я самым мирным голосом, на который был способен. — Ты ивенк?

— А ты? — Он внимательно разглядывал мое лицо. Он уже видел, что мы с ним похожи, но продолжал держаться настороженно.

— Я — пересаженный. Ты, наверно, тоже. Скажи — верно? Тебя пересадили?