Пока он сидел наверху, не имея ни малейшего понятия, с чего начать, в лесу показалась вереница машин. Сначала Петер решил, что это родня Хряка, но, когда машины остановились, из них полезли молодые мужчины.

Теему и Видар шли первыми, за ними – Паук, Плотник и еще с десяток черных курток. В этой мастерской они ремонтировали свои машины и снегоходы, их родители – тоже; если ломались снегоочиститель, лесозаготовительная техника или даже электрический чайник, люди обращались к Хряку. И теперь, когда сломался он сам, люди пришли к нему. В мастерской Теему пожал механику испачканную маслом руку и сказал:

– Прими наши соболезнования, Хряк. С чем тебе помочь?

Хряк утер с лица пот и грязь.

– А что у тебя есть?

– Плотник, электрик, несколько просто сильных парней и еще пара абсолютно никчемных, – перечислил Теему.

Хряк слабо улыбнулся.

Петер все еще сидел на крыше, когда туда забрались Плотник с Пауком. Сначала они просто смотрели друг на друга, потом Петер набрал воздуху в грудь и признался:

– Ничего у меня с крышей не получается. Я даже не знаю, с чего… начать.

Плотник ничего не сказал. Он просто показал Петеру, что и как делать. Потом они все втроем чинили крышу, несколько часов. Может быть, вниз они слезли опять врагами, но там, наверху, они дышали одним воздухом. Смерть нас и к этому подталкивает.

Теему зашел на кухню и резко остановился, увидев Миру. У Миры напряглись челюсти и сжались кулаки – так быстро, что Фатима инстинктивно встала между Мирой и Теему, не зная, кто из них в большей опасности. Но Теему отступил назад – плечи расслабились, голова опустилась, он, как мог, постарался уменьшиться.

– Я бы хотел помочь, – смущенно предложил он.

Потому что иногда легче что-то делать, чем говорить. Мира с Фатимой покосились друг на друга, Мира коротко кивнула, и Фатима спросила:

– Готовить умеешь?

Теему кивнул. Фатима знала, кто его мать, она понимала, что мальчику пришлось научиться готовить еще в детстве. Она попросила его порезать овощи – он порезал, без возражений. Потом Мира мыла посуду, а Теему вытирал. Не помирились, но заключили перемирие, ведь проблема с хорошими и плохими людьми в том, что большинство из нас бывает и тем и другим одновременно.

* * *

Легко надеяться на людей. Надеяться, что мир может измениться в одну ночь. Мы выходим на демонстрации после покушений, собираем деньги пострадавшим в катастрофе, ставим лайки в интернете. Но сделав шаг вперед, мы всегда делаем почти такой же шаг назад. Лишь оглянувшись назад, мы видим: всякая перемена занимает столько времени, что, когда она наконец происходит, мы ее попросту не замечаем.

В бьорнстадской школе прозвенел звонок. Начались уроки. Но Беньи стоял в сотне метров от школы, и кроссовки его словно налились цементом. Он знал, кто он теперь в глазах остальных, и даже хоккейный матч этого не изменит. Его, может быть, готовы принять на льду, пока он лучший, но ему теперь придется выкладываться гораздо больше, чем любому другому игроку. Пусть скажет спасибо, что его вообще выпускают на лед. Потому что он не один из них. И никогда им уже не станет.

Беньи знал, что о нем все еще пишут мерзости, говорят мерзости, отпускают шуточки. И неважно, кто он, чего добился в спорте, сколько шайб забил и как отчаянно сражается на льду. В их глазах он навсегда останется этим. Люди определенной породы всегда будут отнимать у него все, чего он добьется, и сводить все к одним и тем же пяти буквам. Как на той бумажке на двери домика: буква «о» – оптический прицел, рядом «Д» и «Р», посередине торчит нож. Это все, чем ему теперь дозволено быть.

Беньи повернулся, чтобы уйти. В первый раз в жизни он испугался школы. Но поодаль стояла девушка и смотрела на него; она не двинулась с места, и все же ее голос остановил Беньи.

– Не позволяй этим сволочам увидеть, как ты плачешь.

Беньи остановился, широко открыв глаза.

– Я не смогу… как… как вообще у людей это получается?

Голос Маи был слабее, чем ее слова:

– Просто входишь – и все. Голова поднята, спина прямая, и смотреть этим сукам в глаза, пока они не отведут взгляд. Беньи, в том, что происходит, виноваты не мы.

Беньи сам слышал, как сел его голос.

– Как у тебя сил хватило? Весной, после всего… как… как у тебя хватило сил?

Взгляд Маи был твердым, голос – ломким.

– Я не собираюсь быть жертвой. Я намерена выжить.

Она зашагала к школе. Помедлив целую вечность, Беньи двинулся следом за ней. Мая подождала его. И дальше они пошли плечом к плечу. Их шаги были медленны, и со стороны, может быть, казалось, что они едва движутся вперед, но они вошли в школьные коридоры не крадучись. Они ворвались как ураган.

Те дни в Бьорнстаде словно слились воедино, мы не ощущали хода времени, не различали чувства. Как-то вдруг кончилась осень, настала зима – а мы едва заметили. Время катилось само по себе, а мы в основном были озабочены тем, как утром поднять себя с кровати.

Мира приезжала на работу каждый день, но все равно не чувствовала, что работает. Она приходила в контору все позже, все раньше уезжала домой, она знала, что никто не будет обсуждать ее кандидатуру, когда в следующий раз зайдет речь о руководящей должности. И на конференцию в Канаду не поедет. У Миры не было сил думать наперед, продраться бы сквозь день, она залипла на позиции «выжить».

Правду ей, как всегда, сказала коллега. Однажды после обеда Мира, желая спокойно ответить на звонок, по ошибке вошла в зал, где в самом разгаре было совещание по планированию; коллега проводила презентацию, представляла стратегию работы с одним крупным клиентом. Мира застыла в дверях, глядя на экран, на который коллега выводила изображения. Презентация была подготовлена блестяще, как всегда, но у Миры она вышла бы лучше. После совещания Мира набросилась на коллегу в коридоре:

– Ты же знаешь, это моя тема! Я могла бы помочь тебе! Почему ты ничего мне не сказала?

Коллега не была злой. Она не хотела обидеть Миру. Она просто сказала напрямик:

– Потому что ты сдулась, Мира.

* * *

В глубине души большинству из нас хочется, чтобы все сказки были проще, ведь мы хотим, чтобы и жизнь была простой. Но маленький город – не вода; он – лед. Он не хлынет, куда ему скажут, он может только сдвигаться сантиметр за сантиметром, как ледник. А иногда не может и этого.

В школе задирать Беньи никто не решался: дураков не было. Но каждый день ему на телефон валились анонимные эсэмэски, каждый раз, когда он открывал свой шкафчик, оказывалось, что кто-то просунул бумажку в щель между стенкой и дверцей. Все те же обычные слова, все те же старые угрозы – Беньи к ним успел привыкнуть. Он научился делать вид, что ничего не происходит, и те, кто пытался причинить ему боль, решили, что он слишком легко все воспринимает. Что его недостаточно наказали, он не страдает, и надо придумать что-нибудь еще.