Потом сквозь изначальный ритм Великой Жизни пробилось робкое обрывающееся стаккато. Синий свет залил видение Вольска, а потом сгустился, обрёл очертания и превратился в глаза Овиты, требовательные и внимательные.

«Возвращайся!» – приказала ему Овита, и видение померкло. Он очнулся в Зале Времени, лежащим на серо-серебристом полу. Над ним склонилась Овита. Забрало её шлема светилось, отражая голубой свет колонн. Вольску показалось странным, что несколько секунд назад он видел её глаза, не скрытые световыми фильтрами.

– Как я здесь оказался? – спросил он Знающую, не открывая рта, зная, что его слышат.

– Пришёл.

– А где Гвен?

– Вон там, – Овита кивнула куда-то в пространство Зала.

– С ней всё в порядке?

– Она жива и здорова.

– А Шерма?

– Её здесь нет.

– А где она?

– Она ушла с Дорс к Питомнику Богов.

– С крысопсиной?

– Да.

– Зачем?

– У Шермы теперь нет глаз. Белая стена выжгла глаза отступницы. Она теперь видит мир через глаза Дорс.

– Она ослепла?

– Она наказана.

– А Некич?

– Мёртв. Махонико тоже. И морлиф Дунс.

– Я ничего не помню.

– А ничего и не было. Храм послал Белую стену, остановил нас, а потом позволил нам прийти сюда, в Зал Времени.

– Позволил тем, кто выжил?

– Храм справедлив. Он наказал наёмников. Тех, кто шёл умножать смерть.

– Но Шерма тоже шла умножать смерть.

– Шерма – отдельный разговор. Тейсанболон, сам того не желая, почти воскресил в Шерме древнюю расу. Шаманил, шаманил и нашаманил. Вывел из мрака пращурные гены и пересоздал изначальную матрицу.

– Древнюю расу?

– Магонийцев. Наших предков по ветви наследования. Они все погибли в древних галактических войнах. А Шерма может стать Возрождающей. Храм узнал её и не убил.

– Но как это… Нет, это неправильно.

– Кто ты такой, чтобы определять, что правильно, а что неправильно?

– Никто, – согласился Вольск. – Нам надо возвращаться, Сестра. Да?

Овита не ответила. От её молчания археологу стало не по себе.

– Гвен, это я, Ланс, ты узнаёшь меня? – Маккослиб смотрел сквозь тусклое исцарапанное забрало шлема Вей, стараясь увидеть её лицо. Но видел только своё отражение и багровые блики от лучей Талис. Солнце Фаренго приближалось к зениту. На Западном континенте наступил полдень.

Лейтенант Эстино предупреждающе дотронулся до плеча бывшего адмирала. Киборг, обследовавший процессор на комбинезоне Вольска и его медицинские имплантаты, сообщил лейтенанту, что археолог без сознания и жизненные ресурсы его на исходе.

– Ланс, они в коме, их надо перенести на челнок. Чем быстрее мы доставим их в корабельный медблок, тем лучше.

– Ты прав, – согласился Маккослиб, не отпуская руку Вей. – Но надо всё делать осторожно. Очень осторожно. Посмотри, как протёрся на коленях её комбинезон. Там даже мелкие дыры есть. Малейшее натяжение и начнётся…

– Я вижу, Ланс. Да и фильтры… – Лейтенант показал на грязно-коричневый цвет мембраны атмосферного преобразователя. – То, что леди жива, – уже чудо… Наверное, они вышли из Лабиринта где-то поблизости. Надо осмотреть местность, тут могут быть и другие…

– Сначала доставим на корабль Гвен и этого, а потом уже поищем других, – решил Маккослиб.

Эстино отдал приказ киборгам, и те с максимальными предосторожностями перенесли Вей и Вольска на грузовую платформу и закрепили на ней широкими такелажными лентами.

– Ты сказал, что она беременна… – Маккослиб закашлялся и не договорил. Лейтенанту показалось, что от этого кашля шлем бывшего адмирала слегка завибрировал. «Показалось. Он не может вибрировать», – подумал офицер, а вслух подтвердил:

– Анализатор показывает, что она на третьей неделе.

– Странно.

– Да, согласен. Очень странно.

– Разве там, в Лабиринте, они могли снять комбинезоны? Там же нет воздуха земного типа.

– Мне сложно тебе ответить, Ланс.

– Понимаю. Этот Лабиринт… Он ведь не просто пещеры, да?

– Не просто.

Некоторое время они молча наблюдали, как грузовая платформа взбирается на плоскую вершину холма, туда, где Эстино посадил челнок. Гибкие «лапы» платформы ловко огибали обветренные ноздреватые валуны. При этом сама платформа сохраняла строго горизонтальное положение.

– Анализатор, насколько я понимаю, способен определить, каким организмом она беременна? – прервал молчание Маккослиб.

– Он запрограммирован на комплексную идентификацию биологических структур. То, что внутри леди Гвен, оно… Короче, это человеческий эмбрион. Если бы там был чужой…

– Конечно. Я плохо соображаю.

– Супремус подтвердил, что на Фаренго сейчас находится корабль г’ормитов. Типа «кальмар» по классификации нашего Флота.

– Далеко?

– Нет, недалеко. В трёхстах километрах отсюда. Там высохшее озеро. Очень удобное место для посадки.

– Там тоже есть вход в Лабиринт?

– В базе данных есть подтверждение. Один из известных входов.

– Понятно.

– Супремус не определил степень угрозы, исходящей от г’ормитов, и пока не даёт никаких рекомендаций.

– «Кальмары» не боевые корабли.

– Считается, что не боевые.

– Тогда сделаем вид, что мы о них не знаем.

– Как скажешь, Ланс. У нас ведь тоже не боевой корабль.

– Да.

– Но, в принципе, это мы нарушаем договорённости. Система Талис входит в сферу суверенитета Г’ормы. Они имеют право проинспектировать нас.

– Пусть инспектируют… Пошли к челноку. Меня воротит от древних планет.

Вольск без интереса разглядывал посетителя. На вид – средних лет арпикранец с интенсивным искусственным загаром на невыразительном лице. Посетитель представился доктором Багрианом Авви, ксеноархеологом, специалистом по социальной архитектуре иных галактических рас. Ничего нового. Его коллеги уже беседовали с техноархеологом. Всех их интересовали чудеса Лабиринта Анволи. Вольск, готовясь к подобным академическим интервью, мысленно разделил свои воспоминания о Лабиринте на три части. Первую он назвал «Зал Времени», вторую – «Малые тоннели» и третью – «Питомник». Ксенобиологам, ксеноархеологам и представителям Службы он подробно рассказывал первые две части. Третью Вольск берёг для будущего. Кроме того, всё, что касалось Питомника, он помнил смутно, словно тёмная пыль Агрегата Ориона вползла в его сознание и покрыла эту часть памяти зыбкой мутью. Он надеялся, что со временем тёмная пыль развеется и «третья часть» обретёт чёткие контуры. Вольск многое забыл, но ясно помнил слова, сказанные Овитой перед прощанием у выхода из Лабиринта. Тогда Знающая сказала ему: