к небу. Уже стемнело, а он и не заметил из-за включенных фар. Посмотрел на часы, ощущая смятение, которое в его душе вызывали вечерние огни Элисондо. Снова посмотрел на девочку, подсвеченную оранжеватым светом стоявших возле церкви фонарей, и почувствовал первый укол тревоги. Поначалу он не понимал, в чем дело. Бесчисленные дни, проведенные в горах со стадом овец, которые означали для хищников то же, что для халявщиков бесплатные бутерброды, развили в нем инстинкт заботы и защиты, которому он всегда доверял. Ничего не сказав жене и Энграси, Игнасио отступил на шаг и повернулся, чтобы не выпускать Амайю из поля зрения. В течение следующих пяти минут ничего примечательного не происходило. Вокруг все казалось обычным для этого часа; все меньше и меньше людей на улице, шум машин, возвращавшихся домой по дороге, и ощущение, что вместе с угасанием дневного света падает температура. Девочка все так же прыгала по клеткам невидимых классиков.

Энграси и Джоксепи по-прежнему оживленно болтали. В какой-то момент Игнасио отозвался на просьбу жены что-то подтвердить: «Верно, Игнасио?» Он механически кивнул в ответ, не отрывая глаз от Амайи. У тротуара остановилась машина. Ее поверхность покрывали капли воды, казавшиеся издалека множеством мелких волдырей. Оранжевый свет уличных фонарей ронял на них янтарные блики. Игнасио с первого взгляда узнал машину с французскими номерами, которая несколько минут назад медленно проехала мимо них по улице. Позже в ту ночь, вертясь в постели и не в силах уснуть, он был почти уверен, что видел эту машину не второй, а третий раз, и что за несколько минут до этого с удивлением отметил медленную скорость, с которой двигался автомобиль с затемненными стеклами.

Амайя остановила игру. Косулий инстинкт заставил ее сделать шаг назад, засунув руки в карманы пальто. «Молодец девочка», — подумал Игнасио, сосредоточив все свое внимание на машине. На протяжении истории близость его деревни к границе сопровождало множество разных особенностей, хороших и плохих. Обычно отношения с соседями по ту сторону были превосходными. Те, кто, подобно жителям Элисондо, родился в нескольких метрах от пограничных столбов, знает, насколько абстрактны понятия границы. На протяжении веков мужчины и женщины с обеих сторон сосуществовали рядом друг с другом, дружили, говорили на одном языке, влюблялись, занимались контрабандой, снабжали черный рынок овцами и лошадьми, не выплачивая тарифные сборы, обязательные на официальных пограничных пунктах. Но одно дело французы, а другое — французские туристы. Из-за разницы между франками и песетами им выгодно было заправляться бензином, покупать табак, алкоголь, еду или просто тусоваться по эту сторону границы, поэтому жители Элисондо все чаще встречали у себя туристов, иной раз настолько набравшихся, что не могли найти дорогу домой.

«Заблудившиеся французы ищут дрогу через границу», — диктовала Игнасио логика. «Не спеши…» — подсказывал инстинкт. Логика уверяла, что сейчас кто-то изнутри покрутит ручку, водительское стекло рывками опустится и оттуда выглянет растерянный французский турист, мечтающий добраться до границы. Но вместо этого открылась задняя дверь. Игнасио сделал шаг в сторону проезжей части. Бледная женская рука высунулась из легкого прозрачного рукава и поманила девочку к себе. В этом жесте было что-то завораживающее, как в танце балерины. Маленькая белая рука покачивалась в воздухе, будто змея. Амайя двинулась к машине, и почти одновременно к ней бросился Игнасио. Энграси и Джоксепи прервали свой разговор, удивленные странной реакцией взрослого человека, стоявшего между ними и девочкой. Когда Игнасио потом думал об этом, ему казалось, что все произошло очень быстро и одновременно очень медленно, торопливо и неспешно, словно во сне. Как во сне, он окликнул девочку, и, как во сне, слова застряли в горле, так что наружу не вылетело ни звука, кроме чуть слышного хрипа, похожего на последний вздох.

Но девочка с сердцем косули услышала его. Амайя повернула голову, и ее глаза встретились с испуганным взглядом пастуха. Она застыла, обездвиженная чарами, призывавшими ее изнутри автомобиля. Игнасио почти добрался до тротуара; путь показался ему бесконечным. Медлить было нельзя: их с девочкой разделяло такое же расстояние, которое пролегло между ней и машиной. Амайя все еще стояла неподвижно, загипнотизированная белой рукой феи смерти, призывавшей ее к себе. У нее за спиной раздались встревоженные возгласы Энграси и Джоксепи, которые наконец увидели машину. Игнасио уже был рядом. Он протянул руку и почти коснулся меховой опушки, окаймлявшей капюшон плаща Амайи. Почти одновременно из задней части машины высунулась нога в темной брючине и ботике на каблуке и встала на тротуар. Хозяйка белой руки прикрыла голову капюшоном пальто, но Игнасио все равно удалось разглядеть несколько темных локонов. В его сознании навсегда отпечатались цвет и текстура этих волос, которых он никогда не касался, но которые всегда ассоциировались у него с волком. Белая кисть взмыла в воздух, схватила Амайю за руку и дернула. У Игнасио не было времени на раздумья. Он обхватил девочку за талию и потянул к себе. Амайя почувствовала, как ее ноги взлетели над тротуаром, а тело зависло в воздухе. Белая рука сжала пальцы и скользнула по габардиновой ткани ее плаща, издав скрипучий звук. Не уступая в силе Игнасио, она впилась в запястье девочки, оставив глубокий красноватый след. Но тут Игнасио снова рванул Амайю на себя и окончательно вырвал девочку из ведьминской хватки.

Дальше все произошло очень быстро. Женщина скрылась обратно в салоне автомобиля. Дверца захлопнулась, машина рванулась с места и затерялась вдали. Энграси и Джоксепи были уже рядом. Игнасио отдышался. Все еще держа девочку в руках, он чувствовал, как бешено колотится ее маленькое сердце косули. Он поставил девочку на тротуар и сделал шаг назад, когда Энграси и Джоксепи одновременно заговорили: «О боже!», «Слава богу!». Они пригладили волосы и одежду Амайи, засыпая ее вопросами. В какой-то момент Энграси вскрикнула: девочка была в крови. Игнасио наклонился и взял ее руку. На рукаве виднелись следы, словно по ткани провели не ногтями, а вилкой. На коже он заметил красные полоски; кожа по краям разошлась, обнажая розовую кровоточащую плоть.

— Ничего страшного, — прошептала Амайя, глядя ему в глаза. — Мне почти не больно.

Она не обманывала Игнасио, но в ее голосе звенела паническая нотка, которую девочка пыталась скрыть, чтобы всех успокоить. Он почувствовал, как у него сжалось сердце. Мысленно повторил: «Мне почти не больно» — и вздохнул, хотя облегчения не чувствовал. Его супруга и Энграси твердили, что он спас ее, и, возможно, он согласился бы с этим, если б не видел глаза той женщины. В них не было ни ненависти, ни обиды, ни безумия. Когда он посмотрел на нее, решив не отдавать