Она еще никому и никогда не помогала. Просто вдохновляйтесь. Жизнь потрясающа! Даже в реанимации. Это я вам как эксперт говорю, – рассмеялся священник. – Однако будем прощаться. Скоро очередной обход. Не хочу смущать медицинскую братию. Так-то слишком затяжное телефонное общение здесь не очень приветствуется.

– Ну вот, – демонстративно расстроился Кузнецов. – И вы правила нарушаете!

– Говорю же: плоть от плоти, – с улыбкой ответил отец Серафим, и они попрощались.

Выключив планшет, Аркадий еще некоторое время оставался под впечатлением от разговора. Эмоции его были противоречивы. Так как одновременно он был очень рад, что наконец-то поговорил с монахом, общение с которым всегда действовало благотворно, но вид больничной палаты, капельниц и изможденного болезнью лица отца Серафима заставил психолога испугаться. Внезапно ему пришла в голову мысль, что если, не дай Бог, батюшка умрет, то для него – Аркадия – это будет такая же потеря, как расставание с близким родственником. Для него самого было неожиданностью, что он настолько прикипит к своему «пациенту». Даже непонятно, кому из них двоих было важнее продолжать дружбу и общение.

Мысленно пожелав монаху скорейшего выздоровления, Кузнецов вернулся к рутине.

«Со святыми упокой…»

Архимандрит Серафим преставился через несколько дней. Как это бывает у заболевших COVID-19, временное облегчение болезни сменилось новым кризисом, переросшим в цитокиновый шторм. Развивалось все молниеносно. Однако батюшка, несмотря на адские муки, держался до последнего и умудрялся контролировать сознание. Как ни стремительно развивался повторный кризис, отец Серафим успел попрощаться с большинством из своих многочисленных друзей и даже исповедаться, собороваться и причаститься. Больничная администрация, очарованная своим пациентом, смогла закрыть глаза на сие вопиющее нарушение режима. Тем более что оказывать последнюю милость умирающему как простой священник лично пришел один из викариев патриарха. После принятия Таинств болезнь как будто оставила его. Мука отошла, а вслед за ней, коротко сказав «пора», с улыбкой на лице ушел и монах.

Бюрократическая машина проявила милосердие и в вопросе похорон. Правда, поставив условие, что все обряды должны проходить только с закрытым гробом и при соблюдении социальной дистанции (очередное новое словечко, плотно вошедшее в оборот общества). В свою очередь, монахи из монастырских мастерских, над которыми шефствовал отец Серафим, также проявили смекалку и сумели в немыслимо короткий срок изготовить полностью закрытый гроб с двумя крышками, сделав внутреннюю полностью стеклянной. По сути, она получилась готовой ракой, способной быть примененной при последующем прославлении. О чем многие пришедшие отдать дань уважения батюшке с удовольствием шептались по углам главного храма обители, где по традиции гроб с телом монаха был оставлен до погребения. Там он стоял почти двое из трех положенных суток (настолько быстро удалось пройти через тернии формальностей и приготовить все необходимое). И все время, пока преставившийся отец Серафим находился в церкви, его многочисленные собратья, духовные чада, друзья, просто знакомые шли бесконечной очередью, чтобы иметь возможность прочесть над телом хоть немного из Псалтыри. Их оказалось столько, что, как когда-то на похоронах Федора Михайловича Достоевского, дать возможность каждому прочитать по кафизме стало просто неисполнимой задачей – вначале читали «до славы», а потом и вовсе – по псалму.

Кузнецов, извещенный о скорбном мероприятии канцелярией монастыря, не поленился приехать не только на похороны, но и на чтение Псалтыри. И был буквально ошеломлен количеством пришедших. Он даже представить себе не мог, какой популярностью пользовался его любимый клиент. Толпа была такая, что полиции пришлось сделать на тротуаре специальную выгородку, иначе по нему было бы невозможно пройти. Когда очередь дошла до Аркадия, ему достался для чтения 148-й псалом: «Хвалите Господа с Небес…» По лицам присутствующих психолог понял, что ему чрезвычайно повезло, так как многим бы хотелось прочитать в память по отцу Серафиму именно этот старинный гимн. Закончив чтение, Кузнецов отошел в сторону, но, как и многие, еще долго не мог уйти из храма, слушая непрерывное разноголосое чтение и наблюдая за неиссякающим людским потоком. Больше всего его впечатлило, что собравшиеся выглядели очень счастливыми, как будто собрались на именины, а не на похороны.

А «именинник», казалось, молча приветствовал своих многочисленных гостей, лежа под стеклянной крышкой в красивом полированном гробу, со всех сторон украшенном цветами. По монашескому обычаю, лицо его было закрыто клобуком, черная ткань которого, пожалуй, была единственным напоминанием о скорбном событии. В отличие от остального праздничного – «троичного» – облачения, с богатой золотой вышивкой и драгоценными камнями, переливающимися всеми цветами радуги. Складывалось стойкое ощущение, что из гроба исходит тихий приглушенный цвет. А к запаху цветов, его окружавшему, примешивались нехарактерные для полевых растений нотки, чуть маслянистые, смолистые – изумительные и таинственные одновременно. Сама по себе вся эта скорбная композиция была настолько завораживающей, что уходить из храма не хотелось.

Простояв около полутора часов, Кузнецов все-таки отправился домой с мыслью вернуться уже на отпевание и похороны. Перед выходом из церкви Аркадия остановил молодой монах, откуда-то его знавший.

– Аркадий Кузнецов? – скорее утвердительно, чем вопросительно обратился он к психологу.

– Да, – удивленно ответил Кузнецов. – Чем обязан?

– Батюшка перед смертью успел распорядиться своим немногочисленным имуществом. В основном это книги. Вы оказались в числе тех, кому он велел обязательно передать свое предсмертное благословение.

– Вот это да! Он же почти не выходил из реанимации.

– Видимо, вы не очень хорошо его знали, – улыбнулся монах, – с его энергией реанимация – вообще не препятствие.

– Теперь я понимаю, насколько сильно я вообще его недооценивал. Когда он приходил ко мне, ни за что нельзя было сказать, что я имею дело с настолько популярным пастырем.

– Он всегда был скромным. Факт.

– Так что же он мне оставил?

– Книгу, конечно. У него и были-то только книги и иконы. В плане стяжательства отец Серафим – самый настоящий монах. Но книгу, как я понял, непростую – его личную Библию, с которой он прожил всю свою жизнь. Она очень странного самиздатовского формата, вся затертая, но, думаю, для вас будет постоянным напоминанием о нем. Может, через нее вы еще больше сблизитесь. Возьмете же?

– Конечно!

– Подождите, пожалуйста, сейчас принесу. Минут десять, – ответив на безмолвный вопрос, сказал монах и побежал в сторону монастырских келий.

Вернувшись, он отдал Аркадию ветхую, изрядно потрепанную книжку в мягкой зеленоватой обложке без всяких украшений и надписей – даже креста не было, – напечатанную на папиросной бумаге, мало напоминающую Книгу Книг. Страницы были настолько тонкими, что психолог сильно удивился тому, что все они до сих пор на месте и корешок, скрепляющий их, не развалился. Притом что пользовались книгой