– А зачем ему все это? – не понял я.

– Подожди, потом объясню всю эволюцию, а пока давай выпьем.

Выпили, заели строганиной, уже оттаявшей, но еще вкусной, впрочем, даже мне было не до гурманства, а ему, полагаю, и подавно.

– Тетрадка у него была при себе. На обложке четкими цифрами выведен номер домашнего телефона. Тетрадка новая, не поленился переписать, чтобы оригинал у себя оставить. С ответом он не торопил. Угадай, сколько времени я потратил на раздумье?

Пока я колебался между неделей и месяцем, он, не дожидаясь ответа, признался:

– Ровно сутки. А позвонил через трое, чтобы не казаться слишком обрадованным. Но почему ты не удивляешься?

Пришлось признаваться, что я настолько ошарашен его историей, даже пролог не успел переварить. Хитросплетения, слишком далекие от моего жизненного опыта, застали врасплох и с трудом укладываются в голове, а что касается желания получить квартиру, так тут и удивляться нечему, сам настрадался.

– Если я скажу, что квартира в моем решении стояла не на первом месте, ты, разумеется, не поверишь. И будешь прав. Но появился и второй стимул. Его тетрадка разбудила во мне графоманский азарт. Захотелось доказать себе, что смогу скроить приличный кафтан из кучки обрезков. Сколько раз я заявлял пишущей братии, что в стихотворчестве прежде всего нужны математические способности. В математике есть закон, определяющий возможное количество перестановок из конкретного количества цифр. В поэзии цифры заменены словами. Но принцип остается. От поэта требуется прокрутить в мозгу доступные слова и расставить в оптимальном порядке. Помнишь, наверное, мои теоретизирования?

Я хорошо помнил те заявления и споры. Я доказывал, что настоящая поэзия начинается после того, как найден порядок слов. Но это были юношеские игры, от которых мы оба успели устать.

Но он продолжал:

– Когда я сообщал о своем согласии, у меня было готово уже пять стихотворений. Компаньон мой, а можно сказать и подельник, не ожидал подобной прыти. Но работа ему понравилась, даже растрогался: «Друзьям покажу, то-то удивятся, как ловко и оригинально у меня получилось».

– У кого получилось? – переспросил я.

– У него, разумеется. Вне всяких сомнений, с его стороны. Но это входило в условия договора. Претензий не возникло, ударили по рукам, распили бутылку коньяка, и через месяц я уже работал в природоохранной инспекции. Сам он квартиру выделить не мог, поэтому устроил под крылышко старого друга. Платили там гроши. Да, собственно, и платить было не за что. Наш мудрый шеф просидел на своем посту до глубокой старости, и все потому, что искусно создавал видимость кипучей деятельности, а вздумал бы защищать матушку-природу, и пятилетки не продержался бы. Квартиру я получил через семь месяцев. К этому времени был готов сборник из семидесяти пяти стихотворений. Не люблю ходить в должниках, но и он, как видишь, свою часть договора выполнил четко. Можно было помахать дяде ручкой. Что я и попытался сделать. Даже был уверен, что сделал: очень вежливо поблагодарил за помощь, сказал, что сотрудничество было не только полезным, но и приятным, получил полторы порции ответной благодарности. Вроде как подошли к развилке, после которой одному налево, другому направо. Однако заболтались и развилку эту якобы не заметили. Так ведь не последняя, думал.

– Полагаю, что книгу ждал как свою? – попытался пошутить я.

– Напрасно иронизируешь. Я же говорил, что отнесся к работе с азартом, и неудивительно, что в процессе возникли какие-то родственные чувства. Представь, что у тебя есть замужняя любовница и она рожает от тебя ребенка. Ты приходишь к ограде детского садика, наблюдаешь за ним, находишь в нем свои черты, свои повадки. Но потом появляется мужчина, чью фамилию носит ребенок, и уводит его домой. И, представь себе, тоже находит в нем свои черты и свои повадки. При желании все можно высмотреть. Но это отвлеченный образ, информация к размышлению. А что касается книжки, если честно, я не верил в реальность ее выхода. Мало ли неизданных книг преет в столах. Но я недооценил способности товарища Федорова. Книга вышла в столичном военном издательстве. И не долго там прорастала, меньше двух лет. За это время он раз пять заглядывал ко мне на работу под предлогом визита к шефу и обязательно находил меня. Чтобы не ставить в неловкое положение, выпивать в кабинете начальника не приглашал, но лишний раз побеседовать, по его признанию, считал за честь. Я о книжке не спрашивал. Он до поры помалкивал. Потом я ушел в геодезическую службу. Не то чтобы следы заметал, но сколько можно валять дурака.

– И к профессии поближе.

– Типичное заблуждение. В геодезии на учете каждый сантиметр, а в геологии: если на карте, то плюс-минус лапоть; а если на местности, то плюс-минус сельсовет. Так что пришлось подучиться. А ушел поближе к конкретному делу. Можно сказать, что надоело заниматься очковтирательством, и это будет правдой, не по нутру мне подобная деятельность, и все-таки надо признаться, что не давала покоя потребность скрыться с места преступления. Было желание вернуться в геологию, оно и сейчас есть, но пересилить себя не могу. Не умею возвращаться. Только речь не об этом. В одно прекрасное воскресное утро в берлогу мою постучал гость с полным портфелем даров. Я как раз ночевал не один, так что коньячок и цитрусовые оказались весьма кстати. А когда юная особа, выпив рюмочку на посошок, отправилась рассказывать мамочке, как засиделась допоздна у подружки, на мой стол торжественно легла книжка стихов. Предстать поэтом перед девушкой не то чтобы постеснялся, приберег радость для более интимной обстановки. А после оптимистических тостов прозвучало предложение приступить к работе над новой рукописью. Но с тобой-то мы за мою первую книжку пока еще не выпили. Так что давай поздравляй.

Выпили молча, и он пошел готовить свежую строганину. Я слышал, как на кухне открывается и закрывается холодильник, льется вода, стучит о доску нож. Конечно же, он специально тянул время, давая мне возможность разобраться в услышанном и подготовить наводящие вопросы. Или уводящие? А что было спрашивать? Нетрудно догадаться, что вторая книга понадобилась Федорову для вступления в Союз писателей, но надо было чем-то заинтересовать исполнителя, вдохновить на повторение трюка. А чем, кроме денег? История, как я полагал, приближалась к развязке и обязательной в таких случаях ссоре. Такие, как Федоров, привыкли расплачиваться из чужого кармана, но что-то, видимо, не сработало, и он решил, что его цена за тоненький сборник была слишком щедрой, и стал торговаться. А может, и того наглее: пообещал, но не заплатил. Однако, зная своего приятеля и его отношение к деньгам, подозревал, что причины ссоры могут оказаться гораздо глубже.

– Тебе, наверное, хочется, но стесняешься спросить, храню ли я эту книжку. Храню, мой дорогой, как не хранить, первая все-таки! – Он сунул руку в ящик стола и, не глядя, достал книжицу в красной обложке. – Вот она, разлюбезная. Можешь поинтересоваться дарственной надписью, весьма трогательной.

Первое, что я отметил: красивый четкий почерк и витиеватая подпись.

«Человеку с тончайшим литературным вкусом от благодарного автора!»