Его письма, отправленные по инстанциям, большого шума не наделали. Литературным начальником Федоров не стал по собственной воле. Сослался на возраст и болезни. Присутствие в его книге хулиганских акростихов объяснил склонностью к нездоровому юмору сильно пьющего и психически неуравновешенного молодого человека, которого попросил перепечатать рукопись. Хотел ненавязчиво помочь, дал возможность заработать, а в результате в очередной раз убедился, что добрые дела не остаются безнаказанными. Покаялся, что не вычитал рукопись, но человек он занятой, текучка заела и, главное, привык доверять людям. Сомневаться в искренности заслуженного и обаятельного мужчины местным литераторам было неудобно, а имя моего приятеля большинству из них ничего не говорило.

Когда в конце восьмидесятых партийные идеологи ослабили цензурные гайки, а редакторы журналов начали щеголять умопомрачительной смелостью, в «Юности» появились легенды Юрия Беликова о Влодове, который тем же самым методом давно поставил производство искусственных поэтов на поток. Портрет получился очень яркий. Не знаю, чья заслуга больше: портретиста или героя. Впрочем, на то они и легенды. А я честно признаюсь, что не совсем понимаю, как Влодова хватало на собственные стихи. Можно, конечно, сослаться на опыт поэтов-переводчиков. Ситуация схожая, но нагрузка на психику совсем другая. И работа переводчика все-таки не анонимна. Нет, схожесть только внешняя, и анонимность не самая главная тяжесть в этой ситуации.

Не могу представить, чтобы подобным промыслом занимались Блок или Есенин…

А Брюсов бы, пожалуй, потянул.

Не знаю. Не знаю. Сам не пробовал. Могу лишь сказать: то, что для Влодова являлось игрой, для моего приятеля обернулось трагедией. Трагедией со смертельным исходом.