– Почему болгары? – спросила его одна из нестарых женщин, со злостью затушившая окурок в уже переполняющейся пепельнице. Пахло гадко. Николай уже успел от такого отвыкнуть, – в самой больнице всё-таки не курили.

– Ну не укладываются они никаким боком. В России работают четыре болгарские фармакологические и дистрибьюторские фирмы – «Врамед Лимитед», «Медика», «Фармахим» и «Трояфарм», продвигая на рынок от одного до трёх своих препаратов каждая. У них своя маленькая ниша, и ни на что большее они никогда не претендовали. И не собираются, если «Балканфарма» вдруг не изобретёт внезапно новый Прозак. Ты уверен, что не ошибся?

– Уверен, – подтвердил Николай. – Я тоже не знаю, при чём тут Болгария, но… Попробуйте предположить, что она действительно не причём. Любая другая сторона могла просто задействовать подошедшего им специалиста. И всё. Я меньше понимаю, почему Анатолий Аркадьевич не обратил внимание на вовлечённость в испытания белорусской клиники.

– Не волнуйся, обратил… Это, собственно, и стало последней каплей… Подтвердившей, что ты действительно скорее всего правильно вскрыл причину всего этого самого…

Женщина зажгла новую сигарету и глубоко затянулась.

– Ключевые слова здесь – это МГК «Итера», как дочернее предприятие российского концерна «Интера-Мед» и предприятие «Белмедпрепараты», как составная часть белорусского концерна «Белбиофарм», – последний, между прочим, из сохранившихся заводов по производству животного инсулина, из действовавших в СССР…

Николай кивнул. Похоже, он начал понимать хоть что-то.

– РАО «Биопрепарат», – непонятно буркнули сбоку. – И этот скандал с Брынцаловым и датчанами. Во момент угадали, а?

– Коля, – неожиданно позвал его Гайдук, оторвавшись от заваливающих стол перед ним бумаг, поверх которого валялась трубка беспроводного телефона. Интересно, кто с ним мог разговаривать во втором часу ночи? Дочка? Или кто-то другой, такой же как он сам?

Выглядел Гайдук плохо: бледный, с мокрыми, слипшимися волосами. Но Николай самокритично представил, как выглядит сейчас сам, и плюнул на скользнувшую мысль оскорбиться, наконец, на «тыканье» и на то, что большинство пришедших людей даже не подумало ему представиться. Ограничившись информацией Корнея и самого Гайдука о том, откуда он здесь такой взялся. Обижаться было по-детски глупо: во-первых, он был здесь самый молодой, а во-вторых его всё равно могли выгнать в любую минуту, не подыскивая для этого какие-то поводы.

– Вот, посмотри.

Гайдук протянул ему стопку листков и сразу же углубился в какие-то очередные бумаги. Подошедший из-за его спины сутулый молодой парень скинул на стол ещё целую пачку, листов на сотню, – даже не сложенную как следует, наверняка только что из-под принтера. Поняв, что мешает другим, Николай отошёл на своё место, сел и углубился в чтение. Прервали его пару раз, – один раз спросить, не мелькало ли на отделении слово «Веро-Фарм», другой – что-то такое же, в этом же роде. В другой момент Николая искренне поразило бы, как работающие на «Феникс» люди могли запоминать столько аббревиатур и имён собственных, но сейчас ему было не до этого. По мере того, как он углублялся в первый переданный ему Анатолием Гайдуком документ, его тошнило всё больше. А потом, после этого, были и другие.

Бумаги, скреплённые плохо закрывшейся, торчащей заусеницами скобкой степлера или яркой пластмассовой скрепкой. Документы на русском, снятые с факса. Документы на английском – смазанная, почти серая ксерокопия. Чашка ненавидимого им кофе каждые двадцать минут. Голова, кружащаяся так, как бывает, когда не спишь несколько суток, – до гула. Названия концернов, фирм, и фирмочек. Десятки имён профессоров и заведующих отделениями, названия десятков кафедр и клиник. Кафедра эндокринологии факультета постдипломной подготовки. Кафедра эндокринологии факультета усовершенствования врачей. Кафедра терапии так же называющегося факультета, но в другом ВУЗе и в другом городе. Город Троицк Московской области. Испытания. Всё сводилось к одному.

Очередной принятый Николаем из рук бледной, некрасивой женщины в неровно сидящей блузке документ был просто горячим, и это неожиданно было противно так, что ему пришлось глубоко и медленно дышать, чтобы кофе не выплеснулся из желудка. Николай никогда раньше не задумывался над тем, что столько грязи может быть в этом красивом бизнесе. В который ушло столько его однокурсников, осознавших, как и сотни других свежеиспеченных докторов, что на врачебную ставку прожить гораздо тяжелее, чем казалось шестью годами раньше, когда они только поступали на лечфак. Дышать ему было всё труднее.

Жизни многих больных сахарным диабетом людей зависят от препаратов инсулина. К началу XXI века были созданы многие десятки их разновидностей, но если не касаться классификаций их по длительности действия, концентрации и кислотности, то все инсулины можно разделить на две категории: животные и человеческие. До конца 80-х годов на территории бывшего Советского Союза производили животный, преимущественно свиной инсулин. У него было немало недостатков, связанных с не слишком высоким уровнем очистки такого инсулина от примесей, способных вызывать у принимающих его людей иммунные реакции, – иногда до серьёзных и тяжёлых. Почти на 10 лет раньше в мире начался бум синтетических генно-инженерных препаратов человеческого инсулина, нарабатываемых непатогенными штаммами кишечной палочки и дрожжей. У подобных препаратов, несомненно, есть весьма сильные стороны, но есть и один недостаток – их высокая цена. Примерно в те же годы, когда на территории бывшего Советского Союза перестали закладывать атомные ледоколы и сообщать в телевизионной программе «Время» о самочувствии космонавтов на орбите, было принято решение, поддержанное тогда почти всеми, имевшими отношение к эндокринологии и фармакологии. Было сочтено, что для приобщения к цивилизованным, принятым во всех развитых странах современным принципам лечения сахарного диабета, производство в России животных инсулинов и их субстанций нужно прекратить. В течение нескольких последующих лет сырьевая база была разрушена полностью, и на рынок пришли те, кто умел делать инсулин как следует: датчане, американцы, и немцы. Сначала это устраивало всех. Проводились проплаченные ими семинары для врачей – как с новыми инсулинами работать. Страна получала кредиты и скидки, – рынок был огромный, и пришедшие в него концерны устраивались надёжно и комфортно. Те же «Ново Нордиск» и «Эли Лилли», вдвоём делящие почти 90 % рынка, «Авентис», несколько других фирм. Потом цены начали расти. Только за период от 1993 до 2001 года поставочная стоимость флакона человеческого инсулина выросла с 3 долларов 15 центов США до 8 долларов 50 центов. Свиного – с 2 до 6 ровно. Претензии не принимались – получив монополию и договорившись между собой, поставщики официально могли делать всё, что хотели. Скажете, не слишком интересно?

Больных сахарным диабетом в России было 2 миллиона, и 30 % из них нуждались в инсулине каждый день. Генно-инженерный человеческий инсулин стоил стране 120 миллионов долларов в год, а поставки готового животного инсулина либо субстрата для производства его получившими на это лицензию российскими компаниями непрерывно снижались. В Казахстане доля человеческого инсулина в объёме рынка достигла 100 %, и Россия устойчиво двигалась в том же направлении, пока не стало ясно, что через несколько лет тот же флакон будет стоить все 15 долларов.