В Польше их как-то не чувствуется. В Чехословакии тоже, — ощущая на себе требовательные взгляды, поясняю. — Если бы существовали коммунистические организации, в подполье разумеется, то мы бы видели акты саботажа, диверсии и так далее. Ни про что такое не слышал ни разу. Если нет действий, значит и действовать некому.

— Гейдрих был убит в Чехословакии, — замечает Власик.

— Кем он был убит? — скептически хмыкаю. — Английской резидентурой. Да, это были чехи, но не коммунисты.

— Значит, создадим компартии на местах, — настаивает Каганович.

— Легко и просто, — так же легко соглашаюсь, — только это будут опереточные партии, не настоящие.

— Пачиму вы так говорите? — вмешивается посмурневший Сталин.

— Возьмём нашу партию, товарищ Сталин. Сначала мы боролись с царизмом, свергли Временное правительство, взяли власть, отстояли её в гражданской войне, построили Советское государство. Всё сами, понимаете? А с этими что? Мы освободим их, наведём порядок и преподнесём им всё на блюдечке. И кто они после этого будут? Соратники? Нет. Они станут иждивенцами и нахлебниками. И ценить то, что им досталось даром, не будут.

— И что вы предлагаете, товарищ маршал? — Каганович, кажется, обиделся.

— Предлагаю пока решить, что и как мы забираем под себя. Какие страны…

Долго мы всё обсуждали. Примерно до двух часов ночи. Каждый продвигал своё. Я продвигал идею опоры на Германию. Во-первых, там была сильная коммунистическая партия. Сейчас от неё мало что осталось, но по крохам можно что-то собрать. Добавить пропаганду и дисциплинированная нация дружно повернёт от нацизма к коммунизму.

— Во-вторых, товарищи, Восточная Европа часто и подолгу лежала под немцами. В течение нескольких столетий. У них национальное самосознание сформировано на рефлексе подчинения немцам. Австрия — те же немцы. Чехословакия, Венгрия, Румыния, Словения, Хорватия привыкли считать немцев народом высшего сорта. Для них немецкий нацизм… короче, в этих странах он никакого удивления не вызвал. Всё давно знакомо.

— Не соглашусь с вами, товарищ Павлов, — Микоян вступает в спор. Сталин пока помалкивает, принимается набивать свою любимую трубку.

— Всем народам свойственно стремление к свободе… — Анастас закусывает идеологические удила.

— Только некоторые народы понимают это, как свободу лизать сапоги иноземным господам, — нагло ухмыляюсь, и Анастас Иванович резко сдувается. Глядит в сторону Сталина, ища поддержки, но вождь невозмутим.

Идеологические споры дело бестолковое. Давно это понял. По итогу так и решили, что надо создавать коммунистические партии на местах. С одной стороны, резон есть. Нам нужна политическая опора. А другая сторона проявится, когда и если СССР ослабеет. Живо на запад метнутся. Пражская весна, все дела…

— За сколько ви захватите Германию, товарищ Павлов? — это был последний вопрос, после которого споры затихли.

— Месяца за два, товарищ Сталин. При неблагоприятных факторах или серьёзных ошибках командования за три. Хотя нет, что я говорю… один неблагоприятный фактор точно будет. Весенняя распутица. Так что войну закончим где-то в мае. Если не будем идти дальше. Во Францию и прочие Бельгии.

27 января, вторник, время 08:30.

Минск, штаб Западного фронта.

— Ещё и Блохина забрать хочешь⁈ — возмущённо почти кричит Климовских.

— А что, у него заместителя нет? — ответствую хладнокровно. — Будешь вякать, я тебя самого заберу. Слушай!

Приходит в голову идея.

— Как думаешь, на моё место твоим начальником кого лучше всего поставить?

Моего начштаба так просто с панталыку не сбить, но на пару секунд смог это сделать. Уходит в глубокие размышления. Сразу видно, ни разу эту тему не обмозговывал.

— Анисимов? — в голосе почти уверенность.

Хороший, кстати, вариант. Он ведь от нас, штаба фронта, в полевые командиры ушёл. В штабной работе понимает, со всеми знаком, притираться не надо. Никитин, пожалуй, менее предпочтительный вариант. Ему надо находить общий язык со всеми, выяснять их возможности.

Но Климовских упускает ещё один вариант.

— Владимир Ефимович, есть ещё одна кандидатура. Пожалуй, наилучшая, — и делаю мхатовскую паузу. Наслаждаюсь видом кипучей работы мысли, отражающейся в глазах начштаба. Дождавшись, когда он в знак капитуляции перед неразрешимостью загадки поднимает ладони вверх, изрекаю короткое слово:

— Ты.

Да, это самый лучший вариант, тем более он уже и.о. командующего фронтом. И судя по докладу о последних движениях моих, то есть, уже его армий, он — толковый комфронта.

Голубев непринуждённо взял Варшаву в полукольцо. Учитывая, что подъездные пути с запада под непрерывными ударами авиации, польская столица фактически в блокаде.

Курляндский котёл сузился до одной Риги. То есть, немцев загнали в маленькую лузу. Количество эвакуированных войск не превышает двухсот тысяч. Численность остатков немецкой группировки не превышает трёхсот тысяч по оценке штаба фронта. Спрашивается, куда делись остальные, когда заявленные немецкие потери, включая пленных, около ста пятидесяти тысяч? А их, с учётом присоединившихся корпусов Гудериана и Гота должно быть около миллиона. Ну, пусть девятьсот тысяч. Где ещё четверть миллиона солдат? Испарились?

Именно так. Испарились. Мы осторожные сводки подаём, реально немецкие потери выше. Результаты бомбёжек учитываем только материальные, то, что с воздуха видно. Северо-западный фронт тоже без дела не сидит и какой-то урон наносит.

Но есть ещё один фактор, который слишком хорошо известен любому военачальнику, которому приходилось отступать. Со мной хоть и не случалось такого, но насмотрелся. И с результатами знаком. При отступлении, даже при отсутствии тяжёлых боёв и бомбёжек, личный состав подтаивает, как весенний лёд. За счёт болезней, случайно отставших, целенаправленно дезертировавших, травмированных. Даже в мирное время во время учений, которые по большей части состоят из марш-бросков, передислокаций и прочего, допускается уровень санитарных потерь в два процента от всего личного состава.

Урон наносят и частые бомбёжки. На данный момент у фон Лееба авиации фактически нет. В этом регионе наше господство в воздухе бесспорно.

— В принципе, понятно. Но Анисимову и Кузнецову надо поднапрячься и ускориться. Всегда против спешки, но фактор времени диктует. Слишком много сил фон Лееб сковывает. Передам им приказ: взять Ригу в максимально короткий срок. Как дела у Рокоссовского?

Климовских нет необходимости отвлекаться на записи. У меня собственный помощник есть, который записывает проект приказа. Богданов рядом, он выполняет функции моего летучего штаба.

— Видите ли, Дмитрий Григорич, — что-то он мяться начинает. — Рокоссовский не стал выдвигаться в сторону Кишинёва, чтобы отрезать путь отступления фон Рунштедту. Посчитал это неправильным решением…

— Ну-ну! — требую подробностей. — Не мямли, ты генерал или кто?

— Повлиять в ваше