Ладно!

Потом будем лечить всех. Потом.

Вот и правый холм западного берега.

Я спрыгнул на землю, бросил повод. Его подхватила Гелка. А я и не заметил, что она мчалась за мной по пятам.

Вверх, вверх по склону…

Вот и он. С первого взгляда я понял, что лекарская помощь Квартулу больше не понадобится. Таких глаз, неподвижных и пустых, у живых людей не бывает. Алая струйка крови сбегала из уголка рта. Рука вывернута и согнута гораздо выше локтя, а рукав серого гамбезона взмок и потемнел. Открытый перелом, не иначе.

Я наклонился над убитым. Зарекался не отнимать жизнь, дарованную Сущим, а вот на тебе. Судьба вновь по-своему распорядилась.

Квартул выглядел совсем молоденьким. Мальчишка. Светло-русые волосы, чистое лицо – ни грязи, ни крови, за исключением измаранного подбородка.

На шее его я заметил черный засаленный шнур, выглядывающий из-за ворота стеганой куртки. Неужели один амулет остался цел? Потянул осторожно, освобождая диковинную фигурку. Темное дерево, отполированное с годами. Человечек. Вырезан неумело, но догадаться, что не конь и не коза, можно. Руки и ноги едва намечены, круглая голова: две дырки – глаза, две дырки – нос, одна, побольше, рот…

Загрызи меня стрыгай!

Да это же…

Диний?

Диний!

Как же так…

Белый день померк перед моими глазами, словно на голову в одночасье накинули багряный платок. И только издалека, издалека, с другого берега океана, донесся пронзительный, испуганный визг Гелки:

– Молчу-у-у-у-н!!!

А после пала тьма.

Легкий предсумеречный ветерок сорвался с верхушек холмов и полетел, трепеща прозрачными стрекозьими крылышками, над рощами и пажитями; погнал волну по золотым, налитым солнцем и земными соками колосьям; зашелестел причудливо вырезанной листвой виноградников; тронул шаловливыми пальцами бока недозревшего инжира, стыдливо прячущегося в глянцевитых темно-зеленых шатрах. Подлетая к беленым стенам господской усадьбы, он уже вобрал в себя и басовитое гудение пчел над ульями, и свирель пастуха, гонящего стадо на ночлег, и визг плещущихся в пруду после жаркого рабочего дня подростков.

Вольноотпущенник Клеон, приставленный по причине врожденной лени и благоприобретенной дряхлости к хозяйской голубятне, сыпанул горсть проса в кормушку. Избегая шумно захлопавших крыльями птиц, проковылял в сторонку и уселся на парапете, блаженно подставляя морщинистое лицо свежему ароматному дуновению. Какое счастье на склоне лет ощущать дыхание жизни, надеясь, что – хвала Сущему Вовне – нынешний день не последний.

– А скажи, почтенный, – сипловатый голос вырвал Клеона из состояния блаженной неги. – Не здесь ли усадьба легата Сестора Ларра?

– Бывшего легата, – машинально поправил старик и лишь после открыл глаза.

Сидящему на темно-гнедом ширококостном мерине мужчине можно было дать и сорок, и пятьдесят лет. Внимательный взгляд вольноотпущенника различил глубокие морщины в уголках глаз и у крыльев носа, густую седину на висках и в подстриженной на трегетренский манер бороде. Слегка сутулящийся всадник не производил впечатления человека, родившегося в седле, да и в крепких пальцах с шишковатыми суставами уместнее смотрелся бы не плетеный ременный повод, а грубая рукоять мотыги или кайла.

– Это так важно? – удивился незнакомец. – Ну, хорошо, бывшего легата…

– Здесь, господин, – Клеон слегка поклонился (так, на всякий случай). – Ворота во-он там.

– Спасибо, я знаю, – всадник тронул каблуком коня, который, тряхнув головой, зашагал дальше, твердо ставя широкие копыта в кремовую пыль.

Тут только вольноотпущенник обратил внимание на двух спутников собеседника – веснушчатую девчонку лет шестнадцати в мужских штанах – что за варварская манера одеваться?! – и красных сапожках, подбитых серебряными гвоздиками, а рядом сухощавого воина с белой, на вид льняной, повязкой поперек лица и полоской черных усов. Бегло скользнув взглядом по девушке – всего и отличий от местных, что рыжая да конопатая, – голубятник вернулся к одноглазому. Вот уж кто зовет Смерть сестренкой. Плевать, что рукоять меча в добротных черных ножнах демонстративно охвачена кожаным ремешком и опечатана красно-коричневой сургучной лепешкой. Такой убьет голыми руками, прежде чем вспомнишь, как звали твою маму. Можно смело ставить тельца против яйца – настоящий пригорянин. Головорез и прирожденный убийца.

Возникшее смутное беспокойство взяло верх над ленью и апатией, заставив Клеона с наибольшей в его возрасте резвостью скатиться по лестнице с крыши пристройки и на скрученных ревматизмом ногах пошаркать к господским покоям.

– Зови госпожу! – буркнул он проходящей мимо служанке и хотел уже подкрепить приказ полновесным отеческим шлепком по заднице, однако отвлекся на решительный, но вместе с тем деликатный стук в ворота.

Госпожа Аурила спустилась с веранды на засыпанный золотистым песком дворик как раз в тот момент, когда гости, передав поводья широкоплечим рабам-конюхам – Роко и Дилу, – оправляли одежду, смятую от долгого сидения в седле и основательно пропыленную по дороге. Одноглазый с особой тщательностью расправил складки сдвинутого на левое плечо коричневого плаща тончайшей шерсти – стоимостью в два коня по первой прикидке – и передвинул на видное место блестящую фибулу в виде четырехконечной звезды с заключенными внутри языками пламени.

Завидев хозяйку, все трое замерли в глубоком поклоне перед выглядящей младше своих пятидесяти шести лет женщиной, одетой в знак бессрочного траура в белую столу и головную накидку с черной кружевной каймой.

– Приветствую вас в моем доме, благородные господа. Да пребудет с вами извечная благодать Сущего Вовне. Не угодно ли будет смыть дорожную пыль и утолить свой голод и жажду под кровом нашей скромной усадьбы?

Клеону захотелось крякнуть от удовольствия. Невзирая на нависшую угрозу разорения – прошлогодняя засуха подорвала благосостояние хозяев окончательно, не оставив ни малейшего шанса на восстановление хозяйства с былым размахом, даже несмотря на нынешний благодатный дождями год, – гостей в усадьбе бывшего легата Сестора Ларра встречать умели… А почему, собственно, бывшего? Легата Сестора Ларра! Командира семнадцатого Серебряного легиона.

Одноглазый, прижав ладонь к сердцу, ответил за всех:

– Благородная матрона Аурила! Мы прибыли издалека с важной для вас вестью. Я – Глан, коннетабль его королевского величества, властителя Трегетрена, протектора Ихэрена и Восточной марки, Кейлина Первого. Моего спутника зовут мастер Эшт, а с ним – Гелла, названая сестра королевы Трегетрена. Мы почтем за честь принять ваше гостеприимство и просим, в знак величайшей милости, разделить с нами вечернюю трапезу.

Голос у него был под стать внешности – шелест холодного клинка, покидающего ножны в рассветных сумерках, и скрежет латных пластин одна об другую. Мороз по коже.