Еще никогда в жизнь Элькин не ощущал себя таким одиноким.

Нине было стыдно перед ним, и она постоянно заводила речь о том, что в Германии его ждет большое будущее:

– Вы встанете на ноги и заново отстроите свой автомобиль! Такой талант, как у вас, ценится на вес золота в Европе.

Но Элькину уже ничего не хотелось. После первого разбоя, когда маленький бородатый финн упал к нему в ноги и заголосил: «Отец родной, пощади!», внутри Элькина что-то сломалось. Он понял, что превратился в одного из тех, кто убивает и грабит.

Если исключить откровенных психопатов, никто не творил зло ради зла, и у всех была своя причина для негодяйства. Зло помогало человеку выжить не только в лагере, но и на воле, и в эту ловушку попадали все – даже Нина, где-то раздобывшая огромную сумму и теперь скрывавшаяся от Уголовного розыска.

«Так кто же творит зло? – думал Элькин. – Мы же и творим – все по чуть-чуть».

Они с Ниной шли мимо заколоченных дач. Над головой – серое небо, вдоль заборов – рыжая трава, на повороте – ржавый указатель с надписью «Берегись поезда!»

– Так кто поведет вас через границу? – спросила Нина, перепрыгивая через громадную, разлившуюся на полдороги лужу. – Это контрабандисты, да? Вы хорошо их знаете?

– Нам приходилось вместе работать, – отозвался Элькин. – Я заказывал у них кое-что для «Московской саванны», но они неохотно брались за мой товар: книга – вещь тяжелая, а навару с нее меньше, чем с пудры или перчаток.

Они едва поспели к поезду, который останавливался у платформы лишь на две минуты.

– Храни вас Господь! – сказала Нина, обнимая Элькина. – Поверьте, у нас с вами все будет хорошо.

Удивительная женщина! Как бы жизнь ни бросала ее, она всегда умудрялась по-кошачьи извернуться и упасть не плашмя, а на лапы, – и того же ожидала от других.

«Вот это и есть Россия, – с грустной нежностью подумал Элькин. – Поразительная живучесть и умение приспособиться ко всему на свете».

Он, как в последний раз, смотрел на Нинино пунцовое от волнения лицо и держал ее за руку, не решаясь выпустить ее из своей корявой, загрубевшей ладони.

Раздался свисток, и поезд тронулся с места. Из раскрытого окна донеслась песня:

Степь да степь кругом,

Путь далеко лежит…

– Прощайте! – сказал Элькин и, ухватившись за поручень, вскочил на подножку.

Грохоча, поезд покатил мимо хмурых домиков, оголенных перелесков и бескрайних полей.

«Жалеть ни о чем не надо, – думал Элькин. – Все идет так, как и шло испокон веков. Россия – это степь: раз в несколько десятилетий она порождает плодородный слой, но прилетают ураганы, размалывают его в пыль и уносят в другие края. Задача у степи такая – порождать свежий ветер и приносить новые семена».

5.

В Минске Элькина поразило обилие хорошо одетых людей – то тут, то там мелькали цветастые шали, новые полушубки, а порой и фетровые шляпы. Сразу чувствовалось, что граница проходит недалеко и вдоль нее ведется оживленная торговля.

На свежевыпавшем снегу виднелось множество отпечатков дамских каблуков. Элькин с умилением смотрел на них – сколько лет он не видел такого чуда в Москве?

Толпа горланила на смеси русских, белорусских и польских языков. Дома были деревянными, как в России, но их крыши на польский лад покрывали красной и черной черепицей. Тут же поблескивали круглыми булыжниками мостовые, тут же трепетали на ветру советские плакаты, нарисованные к очередной годовщине Октября. На лавочке рядком сидели красноармейцы и благообразные евреи с пейсами.

Немного поплутав, Элькин добраться до Немиги – узкой улочки, застроенной невысокими зданиями с жилыми комнатами наверху и захламленными лавками на первых этажах.

Элькин отыскал нужный дом и постучал в обитую клеенкой дверь.

К нему вышел коротко остриженный черноглазый парень со скошенным подбородком.

– Чаго табе трэба? – спросил он по-белорусски.

– Мне б до Рыгора, – отозвался Элькин, подражая местному говору.

Парень поводил зрачками по сторонам и провел его в комнату, до потолка заставленную ящиками с товаром.

– Сядзi тут, – велел он и скрылся в задних комнатах.

Элькин ждал больше часа и, не выдержав, вышел в коридор. На второй этаж вела узкая чугунная лестница, и оттуда слышались голоса, говорившие по-польски:

– На складе конфиската ничего не осталось. Что у нас в наличии?

– Трико брючное в полоску, маркизет французский, бархат бумажный и полушелковый, сукно гвардейское…

Поляки вовсю наживались на большевистских экспериментах с экономикой: как только в СССР начали пропадать товары, контрабанда расцвела пышным цветом. В польских приграничных деревнях варили краску для ресниц, шили лифчики из дрянного искусственного шелка и даже печатали фальшивые бланки накладных для всевозможных учреждений. Их низкое качество никого не смущало – оно в любом случае было выше, чем в СССР.

Наконец по лестнице загремели сапоги, и вниз спустился Рыгор – толстый мужик с кудрявой бородкой.

– Ба, кого я вижу! – воскликнул он по-русски. – Ты какими судьбами здесь?

Элькин объяснил, что ему надо срочно перебраться в Польшу.

Рыгор задумчиво поскреб за ухом.

– Если хочешь, можешь прямо сегодня отправиться. Но я тебя сразу предупреждаю: на границе постреливают.

– А что так? – встревожился Элькин.

– Москали лютуют – спасу нет! Развели войну с кулаками, черта им в бок, а мужики своего отдавать не хотят и прячутся в лесах. Народ у нас отчаянный, оружия у всех полно – оно еще с прошлой войны сохранилось, так что партизаны режут краснопузых, как свиней, а от облав уходят на польскую территорию. Мой знакомый, Пятрусь Камчатка, сегодня ночью идет туда и может тебя захватить.

По словам Рыгора, Пятрусь был бывалым контрабандистом:

– Он уже три года носит в Польшу золотишко и искусство всякое, а оттуда поставляет товар – хошь микроскопы, хошь туалетную бумагу «Присцилла». Он сильный, как черт: однажды ему заказали перенести через границу бабку-инвалидку. И что ты думаешь? Перетащил на собственном горбу!

За посредничество Рыгор потребовал сто рублей.

– Да побойся бога! – ужаснулся Элькин. – У меня нет столько.

– Ну, раз ты пролетарий, которому нечего терять, тогда сиди дома, – пожал плечами Рыгор.

Скрепя сердце, Элькин отдал ему деньги. Теперь ему точно не хватало на гонорар проводнику.

– Сейчас все, у кого есть голова, распродают добро и бегут из Совдепии, – сказал Рыгор. – Пятрусь доставит тебя в Раков – это, можно сказать, столица наших контрабандистов. Недели через две я тоже туда подамся. Раков – хороший город: в нем на семь тысяч населения имеется 134 магазина, 96 ресторанов и четыре официальных борделя.