– А что?

– Десять тысяч американских долларов сотенными купюрами.

Клим аж приподнялся на локте.

– Ничего себе…

Нина приникла к нему и вдруг расплакалась.

– Ты прав, мне нельзя оставаться у Беловых – они и так по краю пропасти ходят. А что будет, если меня поймают?

Внезапно Клима озарила идея:

– Я знаю, как нам быть! Мы запишем тебя немецкой крестьянкой, у которой сроду никаких документов не было, кроме справки из сельсовета. Нам хватит денег Оскара на то, чтобы заплатить взятку Баблояну. Он оформит загранпаспорта, и мы отправим тебя в Гамбург, чтобы ты зафрахтовала пароход. Ты останешься в Германии, а потом мы с Китти к тебе приедем: у меня все равно скоро заканчивается контракт.

– Мы с тобой жулики, – всхлипнула Нина. – Вот Беловы никогда бы не воспользовались крадеными деньгами!

– Но зато мы два сапога – пара, – отозвался Клим. – И мы не подходим никому, кроме друг друга.

4.

Галя позвонила Климу и безо всяких объяснений сказала, что больше не придет на Чистые Пруды. Он буквально вздохнул с облегчением, но стоило ему разобраться с одной проблемой, как у него тут же появилась другая: за ним начали следить. Теперь напротив его дома постоянно дежурили соглядатаи.

Казалось бы, подумаешь – за тобой везде ходят ненавязчивые товарищи! Ведь тебя же не бьют и, по большому счету, к тебе не лезут. Но в то же время ты понимаешь, что у тебя отняли такую «мелочь», как свободу, и ты уже не можешь идти, куда тебе надо, и встречаться с теми, с кем хочешь.

Клима выручило то, что он успешно прошел экзамен по испытанию шоферов и получил права на управление автомобилем. Теперь он мог обходиться без курьера и за день успевал переделать множество дел – даже без помощи Гали. Но самое главное – он мог попросту уехать от своих соглядатаев. Даже когда им выделили служебный автомобиль, оказалось, что он не в состоянии угнаться за «Машкой».

Несколько раз Клим с великими предосторожностями наведывался в Салтыковку. Какое это было счастье – приезжать к Нине, гулять с ней по золотым березовым рощам и строить безумные планы на будущее!

Отец Томас записал Нину жительницей саратовской деревни Хильдой Шульц, и Клим подсчитывал ее многочисленные фамилии:

– Купина – по рождению, Одинцова – по первому мужу, Бремер – по псевдониму, Рейх – по фальшивому мужу, а Жульц, то есть Шульц – по документам.

Нина смеялась:

– А на самом деле – Рогова, жена Рогова.

Вернувшись в дом, они поднимались в кабинет Белова и листали географический атлас.

– Для полного счастья нам нужна вкусная еда, подходящая одежда и крыша над головой, – говорил Клим. – Все это может стоить очень дорого, если ты обитаешь в Лондоне, или очень дешево, если ты живешь там, где бывают лучшие закаты в мире. Как тебе идея – поселиться в Британском Гондурасе?

Нина изучала статью в энциклопедии и морщилась:

– Не пойдет. Там ураганы и наводнения.

– А как насчет Японии? Найдем живописную деревушку в горах – чтобы в округе имелись кленовые леса, пагоды и водопады. Будем учить в школе местных ребятишек, а когда надоест, переместимся в итальянские Альпы или на Гавайские острова.

Клим и Нина понимали, что сельская идиллия выглядит хорошо только на туристических открытках, и чем дальше они уедут от пороков цивилизации, тем ближе будут нищета, эпидемии и религиозный фанатизм. Но им страшно нравилось играть в «другой мир», в котором не существовало ни политики, ни паспортов, ни проклятого денежного вопроса. Как было бы здорово, переместиться в любую точку Земли с уверенностью, что никто не заподозрит тебя в шпионаже и не осудит за то, что ты не веришь в местных богов! Как было бы здорово, если бы Китти могла спокойно играть с местной детворой и не переживать из-за «неправильного» разреза глаз или «странных» родителей!

– Сейчас главное – это встретиться с Баблояном, оформить через него заграничный паспорт и отправить тебя в Германию, – говорил Клим.

– А как я повезу наши доллары? – спрашивала Нина. – Выезжающих за границу обыскивают, и если у меня найдут такую крупную сумму, я не смогу объяснить, откуда я ее взяла.

Клим попросил Фридриха вывезти деньги в Германию, но тот отказался. Риск был слишком велик: недавно одного из летчиков поймали на контрабанде валюты, и дело кончилось расстрелом. Беднягу обвинили в том, что он финансирует контрреволюцию.

5.

В честь открытия нового цеха в клубе Электрозавода имени Куйбышева готовились к представлению театра «Синия блуза».

В фойе играл оркестр народных инструментов, кто-то плясал, а кто-то теснился вокруг буфета: по случаю праздника там продавали деликатесы – бутерброды с вареной колбасой.

Клим еще издали увидел Баблояна: тот фотографировался с дирекцией на фоне лозунга «Даешь пятилетку!»

– О, товарищ журналист! – помахал он Климу. – Будете писать о нашем театральном творчестве? Похвально!

Он предложил Климу сесть рядом с ним в первом ряду – чтоб все было видать.

– Я сам очень интересуюсь театром, особенно молодежным! – сказал Баблоян и кряхтя опустился в кресло. – Знаете, что такое «Синяя блуза»? Это своего рода живая газета. У нас около половины рабочих неграмотные, радио есть далеко не везде, так что людям надо объяснять, что происходит в стране и в мире. Вот синеблузники и ездят со спектаклями на предприятия.

Представление и вправду было любопытным. Ведущий попросил любить и жаловать «китов советской хозяйственной мощи», и на сцену выбежали шестеро юношей и девушек, вооруженных римскими щитами, на которых было написано: Индустриализация, Электрофикация, Рационализация, Фордизация, Стандартизация и Военизация.

Грянул оркестр, и «киты» принялись изображать работу машин в новом цеху Электрозавода.

Баблоян по-свойски толкнул Клима в бок:

– Гляньте на Фордизацию! Хороша? Я уж узнал – ее Дуней Одесской зовут.

Клим делал пометки в блокноте: за границей «фордизацию», то есть работу на конвеере, высмеивали все – начиная от Чарли Чаплина и кончая уличными попрошайками, которые притворялись, что привыкли делать одни и те же движения и теперь не могут остановиться. А в СССР это даже приветствовалось: идеальный советский человек был не личностью, а новенькой, безупречно работающей деталью в общем механизме.

Дуня Одесская звонко выкрикивала стихи Владимира Маяковского:

Единица! –

Кому она нужна?!

Голос единицы

тоньше писка.

Кто её услышит? –

Разве жена!

И то

если не на базаре,

а близко.

Партия –

это

единый ураган,

из голосов спрессованный,