Томас Мор в подробностях пересказывает пророческие сны; воспроизводит реплики, которыми народ встречал то или иное политическое событие; рассказывает, какие доспехи надел Ричард Глостер после Совета 13 июня и почему; на каком бревне отрубили голову лорду Гастингсу и т.д. и т.п. Простая логика не позволяет допустить, что Томас Мор знал все это и в то же время ошибся, называя имя герцога Бэкингема. Думается, что значительная часть деталей, присутствующих на страницах «Истории Ричарда III», является всего лишь плодом фантазии.

Итак, при ближайшем рассмотрении «История Ричарда III» оказывается вовсе не историей, а литературно-философским произведением, построенном на использовании исторического материала. К такому выводу нас приводит прежде всего та свобода, с которой Томас Мор обращается с фактами. Воссоздание событий 1483–1484 гг. для него оказывается не целью, а средством донести до читателей свои политико-философские воззрения. Стремление как можно более рельефно обрисовать образ идеального тирана прослеживается буквально в каждой фразе «Истории Ричарда III». Более того, события «Истории…» настолько безупречно вписаны в авторскую концепцию, что становится невозможным разграничить правду и авторский вымысел, исторические факты и их нравоучительное истолкование. Поскольку в целом ряде случаев Томас Мор очень далеко отклоняется от истины, заслуживающими доверия можно считать только те сведения, которые можно подтвердить данными других источников.

Точно определить жанровую принадлежность «Истории Ричарда III», на наш взгляд, вряд ли возможно. Если бы это произведение писалось в начале XXI в., его определили бы модным словом «междисциплинарное». Наличие блестящих драматических сцен делает его похожим на трагедию, а превосходно выписанный портрет тирана сближает с философскими трактатами. Вероятно, труд Томаса Мора можно условно обозначить как нравоучительную драму.

Влияние «Истории…» на формирование образа Ричарда III трудно переоценить. Значительная часть «находок» Томаса Мора была воспринята историками XVI–XIX вв. Отдельные части «Истории Ричарда III» некритически цитируются до сих пор.

В первую очередь это относится к рассказу о судьбе «принцев в Тауэре». Эта часть «Истории Ричарда III» уже была проанализирована в предыдущей главе. Теперь рассмотрим ее более подробно.

Мы уже отмечали — Томас Мор якобы был знаком с предсмертной исповедью убийц принцев — Джеймса Тирелла и Джона Дайтона. Мор утверждает, что «когда Джемс Тирелл находился в Тауэре по обвинению в измене славнейшему своему государю королю Генриху VII [в 1502 г.], оба — Дайтон и он — были допрошены и признались на исповеди, что совершили убийство».

Правда, откуда тайна исповеди стала известна Томасу Мору, не понятно. В теории этого нельзя исключить. В то же время сложно допустить, что Мор, довольно легкомысленно относившийся к сбору материала для своего произведения, все же заполучил сенсационные, не известные гораздо более обстоятельным историкам данные.

В отношении Тирелла нельзя не отметить три обстоятельства. Во-первых, Тирелла казнили не за убийство принцев, а за поддержку заговора против Генриха VII. Во-вторых, публично Тирелл не исповедался. Это кажется довольно странным, так как в начале XVI в. приговоренные к смерти должны были поведать о своих преступлениях с эшафота, а списки их признаний рассылались по всей Англии. В-третьих, даже после казни Тирелла никакого официального заявления властей о его виновности в иных преступлениях не последовало. Существовали только расплывчатые слухи — Тирелл якобы признался в убийстве, совершенном по приказу Ричарда III. Необходимо подчеркнуть, что никаких деталей эти слухи не содержали, подробности преступления оказались известны только одному человеку — Томасу Мору. Но допустим, что это были истинные подробности.

Итак, Мор сообщает, что Ричард III замыслил избавиться от своих племянников во время коронационного турне. «Направив свой путь в Глостер… он и послал некоего Джона Грина, особо доверенного своего человека, к констеблю Тауэра сэру Роберту Брекенбури». Необходимо подчеркнуть, что если констебль Тауэра сэр Брекенбури — лицо вполне реальное, то доверенного придворного по имени Джон Грин, по-видимому, не существовало. Единственный дворянин по имени Джон Грин был не приближенным Ричарда III, а финансовым чиновником Ланкастерского герцогства. Вероятно, Томас Мор «домыслил» имя посланца короля Ричарда, действуя по методу наименьшего сопротивления. В Англии начала XVI в. назвать кого-то Джоном Грином было все равно, что в современной России сказать — это был Иванов Петр Иванович.

Впрочем, имя гонца не имеет решающего значения. Допустим, Томас Мор пишет, что некий придворный был послан к констеблю Тауэра «с письменным и устным распоряжением, чтобы этот сэр Роберт так или иначе предал смерти обоих детей. И этот Джон Грин, коленопреклонясь перед образом богоматери в Тауэре, передал Брекенбури такое поручение; но тот прямо ему ответил, что скорее сам умрет, чем предаст их смерти. С этим ответом и воротился Джон Грин к королю в Уорвик, когда тот еще находился в дороге». Данный пассаж вызывает сразу несколько возражений. Исследователи пока не смогли обнаружить документ, содержащий распоряжение об убийстве принцев. Ни одно из сохранившихся писем Ричарда III даже иносказательно не говорит о необходимости устранения детей короля Эдуарда. Более того, невероятным кажется сам факт написания изобличающего послания. Помимо логической нецелесообразности таких действий, необходимо учесть, что в XV столетии письма и письменные распоряжения носили исключительно публичный характер. Бумаге не доверяли не то что тайн, даже щекотливых новостей. Не случайно почти в каждом письме XV в. можно найти стандартную формулировку: «Об остальном тебе устно сообщит податель сего такой-то, которому ты можешь полностью доверять». Однако реалии XV в. были малознакомы гуманистам первой половины XVI столетия, для которых письменное слово уже стало святыней.

Второе несоответствие связано с ролью коменданта Тауэра. Роберт Брекенбури был честнейшим человеком, глубоко уважавшим рыцарские идеалы. Ричард III не мог этого не знать, так как до 1483 г. Брекенбури был его казначеем. Безусловно, получив подобное распоряжение, сэр Брекенбури должен был действовать именно так, как описывает Томас Мор. Удивительно другое — отказ констебля Тауэра помочь Ричарду III в столь щекотливом деле не повлек за собой никаких последствий. Уже после описанных Мором событий Брекенбури, в дополнение к основным обязанностям, был назначен на весьма доходную должность смотрителя нескольких королевских замков в Юго-Восточной Англии. Роберт Брекенбури, в свою очередь, продолжал хранить верность последнему из Йорков — он принял самое активное участие в подавлении восстания Бэкингема, участвовал на стороне Ричарда III в битве при Босворте и погиб, защищая своего короля. Объяснить, почему чудовищное предложение Ричарда и гневный отказ Брекенбури только укрепили их взаимную симпатию, вряд ли возможно.

Вернемся к тексту Томаса Мора. «Услышав это, король впал в такое раздражение и раздумье, что той же ночью сказал своему доверенному пажу: “Ах, есть ли человек, которому можно довериться?..” — “Сэр, — ответил паж, — …есть человек, который, я смею надеяться, может угодить вашей милости: трудно найти такое, от чего бы он отказался”». Разумеется, идентифицировать пажа, к которому Ричард III так откровенно обратился за помощью, историки не смогли.