за другом на пространствах восточноевропейских равнин. И я не мог исключить, что уже тогда отдельные группы охотников знали «свои» стада, на которых не только охотились, но которых в какой-то мере охраняли от четвероногих хищников. Могло быть так, могло быть иначе, но суть от этого не менялась. Факты, сошедшиеся воедино, убеждали, что момент, когда люди следом за оленями повернули на север от возникшего внезапно на их пути потока вод, для этой части нашей планеты был переломным. Теперь эти люди могли рассчитывать только на себя. Право на существование они должны были доказывать не в вооруженных столкновениях с соседями — это произойдет много позже, — не включившись в систему международного обмена идеями и товарами, а в постоянном изучении природы, в поисках своего места в только еще складывающейся ее системе на освобожденной от ледника земле. Пользоваться природой, не разрушая ее экосистему, — таков был единственный шанс выжить у этих людей, предков теперешних саамов.

А подтверждение, как то часто бывает, пришло ко мне из совсем иной области науки.

4

Черный, бородатый, медлительный, налегавший в разговоре на «о», с чуть заметной певучестью речи, неистребимой у уроженца Вологодчины, как бы давно он с нее ни уехал, Валентин Кельсиевич Митенев, с которым мы познакомились в Пялице, мог быть образцовым типом ученого, для которого тесны просторные и светлые институтские лаборатории, наполненные различными современными приборами, сложными конструкциями стеклянных реторт, бюреток, пипеток, соединенных трубками, шлангами, перехваченных зажимами… Чувствовал он себя хорошо только вот на таком приволье деревенской или совсем уж лесной жизни, довольствуясь бинокулярной лупой, собственными ловкими руками, разделывающими препарат на предметном стеклышке перед объективом микроскопа, да еще бесконечным терпением, с которым отлавливал, исследовал, описывал паразитов рыб, постоянно открывая новые, неизвестные науке виды, а вместе с тем и закономерности их появления в здешних водоемах.

Встречи в Пялице сблизили нас, тем более что и дома наших экспедиций стояли рядом. У каждого было много своих забот: как бы ни были ограниченны планы, всегда оказывалось, что их поджимают сроки… И все же между маршрутами, обработкой материалов и новыми выходами в маршрут нам удавалось выкраивать время на короткие прогулки вверх по реке или по берегу, и на долгие, за полночь беседы, когда за окнами разлит странный, ровный и слабый свет, отмечающий в Заполярье то безвременье, что отделяет летом один день от другого.

Митенев занимался делом на первый взгляд не только малопонятным, но, казалось бы, и малонужным для той жизни, которая текла в этих местах.

Мои поиски и раскопки вопреки обыкновению никакого любопытства у местных жителей не вызывали. Наоборот, работа геологов и ихтиологов, приезжавших сюда каждый год, вызывала безусловный интерес, потому что от ее результатов в какой-то степени зависела жизнь поморских сел. Кроме того, и те и другие давали возможность приработка местным жителям, не только снимая на лето дом, нанимая карбас, но и зачисляя некоторых из них в состав экспедиции. Но вот от изучения невидимых глазу паразитов, живущих на чешуе, на глазах, во внутренностях пресноводных рыб, которых ловил, потрошил и исследовал Митенев, никакой явной пользы для себя или для колхозного хозяйства эти люди не видели.

Что поделать, по невежеству своему и интересам, далеким от микробиологии, тем более такой ее отрасли, поначалу я тоже не видел особой пользы в занятиях своего нового знакомого. Не тронули меня они и тогда, когда, заглянув в окуляр микроскопа, я обнаружил омерзительные создания, которые впиваются, сосут, грызут изнутри и снаружи рыбу и которых мы, не подозревая об их существовании, поедаем в несметном количестве в жареном, вареном, сушеном и соленом виде. По правде сказать, увиденная мною картина была столь неаппетитной, что и два дня спустя за стол, который в нашей экспедиции был почти исключительно рыбным, я садился с гораздо меньшим удовольствием, чем прежде. Что до моих молодых помощников, то с Митенева я взял обещание под любым предлогом пресекать их любопытство по той простой причине, что, кроме рыбы в том или ином виде, выбор продуктов у нас был крайне ограничен, а позволить менять рацион экспедиции, даже если оставить в стороне финансовый фактор, я не мог…

Но, как известно, с неизбежным человек свыкается быстро. А знания, которые я постепенно получал в беседах с микробиологом, в конце концов оказались для меня не только интересны, но даже и полезны. И вот почему.

Еще в школе мы узнаем, — а потом за ненадобностью забываем, — что всякое живое существо, будь то млекопитающее, пресмыкающееся, летающее или плавающее, а стало быть, и человек, заключает в своем организме обширный растительный и животный мир, представители которого могут иметь еще и собственных паразитов и сожителей. Микро- и макроорганизмы — вирусы, бактерии, амебы, черви и прочие жители нашего тела — условно можно разделить на две группы: на паразитов, процветающих за счет нашего здоровья, а потому скорее всего вредных и лишних, и на симбионтов, тех, кто не только не приносит вреда своим существованием, но исполняет определенные полезные функции. Например, способствует нашему пищеварению, борется со вторгающимися к нам болезнетворными микробами, а вместе с тем выполняет многое другое, о чем мы пока имеем весьма смутное представление.

У каждого вида рыб был свой набор паразитов, так сказать, фундамент, на который наслаивалось все остальное, что представляло особый интерес для изучения. Например, разные стада семги, кроме общих для всех наборов паразитов, обладали еще и комплексом специфических видов, для каждого стада своим, который был обусловлен маршрутами их океанских странствий. Уже одно это представляло огромный интерес для практиков-ихтиологов, кто изучал экологию семги и пытался проследить маршруты ее миграций, чтобы ловить ее в океане. Кошмарные создания, снабженные крючками, клешнями, челюстями и присосками, извивавшиеся на предметном стекле под объективом микроскопа, оказывались для биологов своего рода «мечеными атомами», позволяющими в глубинах морей следить за движением косяков рыбы.

То же относилось и к пресноводным рыбам, которых изучал Митенев. Только здесь картина оказывалась и проще, и сложнее, а для меня, во всяком случае, интереснее, поскольку «наборы» паразитов зависели здесь не столько от вида рыбы, сколько от водоема и даже определенного его участка, где данная особь обитала. В первую очередь это относилось к рыбам речным.

Распределение разного рода паразитов по всему течению реки оказывалось возможным предсказать наперед, стоило внимательно взглянуть на физико-географическую карту. Виды паразитов, характерные для быстрого, порожистого течения верховьев рек, не встречались на широких и медлительных равнинных плесах; в свою очередь, там почти невозможно было встретить «наборы», характерные для