Арей не стал спрашивать, получалось ли у нее.

— Мирослав искал знания… не важно какого, но желательно такого, которого больше никто не знает. Такое своеобразное честолюбие. Михаила сделали магом, а у Мирослава пусть сила и была, но не такая, чтобы из нее толк вышел. Вот и нашел способ… самовыразиться. Как она оставила книгу надолго?

— Она?

— Не секрет, что мой супруг отличался некоторым… женолюбием. А бояре в том потакали. Меня же они именуют распутницей, хотя, видит Божиня, я не знала другого мужчины. Но увы, такова жизнь… у него были любовницы случайные, а были и такие, которые могли и желали претендовать на нечто большее, нежели общее ложе. И общий ребенок.

Зверь теперь глядел в Арея.

Видел…

Что видел? Не скажет.

— Меня это не могло не огорчать. И я воспользовалась случаем, чтобы удалить их от двора…

Предельная откровенность? Пока еще нет. Если Арей задаст вопрос, он получит ответ. Но он не задаст, поскольку подобные ответы опасны для жизни.

А жить еще хотелось.

— И конечно, это не всем пришлось по нраву. Далеко не всем. Думаю, книгу украл кто-то, кто знал, как с ней обращаться… а Мирослав стал временным хранителем. Я даже не стала пытать его об имени… это больше не имело значения. А что имело? То, что он обеих дочерей отводил в подвалы… подумай об этом, боярин.

Тварь поднялась, махнула переломанным хвостом. Оскалилась, будто улыбаясь: мол, а ты, дуралей, поверил…

Поманили пальчиком воспоминания. Слезинка покатилась по девичьей щеке. И готов спасать, пусть и не ценой своего счастья, но готов ведь.

— Расскажите. — Арей пересилил себя.

Уйти?

Его отпустят. Позволят. И даже не станут напоминать, что невесту неплохо бы женою сделать… если крепко повезет, то и вовсе позабудут про то, что он есть.

Или не позабудут?

Твой выбор, Арей, как играть в царские игры, с открытыми глазами или уж как получится…

— Расскажите, — повторил он просьбу. — Что можете.

— Видишь, а я тебе говорила, что мальчик сообразительный, — сказала царица твари, и та широко осклабилась, мол, конечно, сообразительный. А еще везучий, как уцелел…

— Меня не должно быть на этом свете. — Царица поднялась и щелкнула пальцами, позволяя раскрыться радужному пологу щита.

И значит, и вправду маг она.

— Так, во всяком случае, считал мой дед. Он придерживался старой веры, точнее, не веры… вера, мальчик, не устаревает в отличие от правил, которые надо соблюдать. И когда-то давно кто-то из царей решил, что некоторые правила слишком… жестоки? А может, имел другие резоны… тебе ли не понимать, что многих целей порой можно достичь одним ударом.

Ночной сад был тих.

И некому было слушать эту… исповедь? Нет. Просто историю. И царицы нуждаются в том, чтобы рассказать кому-то… Вот только вместо гордости — сочли достойным. — Арей ощущал страх.

В живых не оставят.

— И нашлись люди, которые сочли себя… правильней прочих? — Она ступала медленно, бесшумно, а тварь ее косматая держалась подле, то и дело поворачивалась, заглядывая царице в глаза. — Опасное заблуждение, но оно изменило всю их жизнь. Маленькая такая деревушка, потерявшаяся в лесах. Свои законы. Свои правила. Свой царь. Мой дед… однажды моя матушка слишком далеко зашла, собирая грибы. И наткнулась на недоброго человека. Тот человек ее изнасиловал. И уже этого было достаточно, чтобы перечеркнуть всю последующую жизнь ее. Она стала нечиста. И все, что ей оставалось, — жалкое существование всеми презираемой твари. Хотя в чем ее вина?

Арей молчал.

Исповеди не прерывают глупыми вопросами.

— Но оказалось, что все куда как хуже. Она забеременела. А по той вере родиться могло лишь проклятое дитя. Хотя… если бы я была мальчиком, меня бы внесли в храм. И молились бы всем селом. И спасли бы душу. И до конца жизни не позволили бы забыть о подвиге.

Смешок.

Хотя и не смешно.

— Но мне не повезло быть девочкой. А девочки, рожденные вне брака, отмечены печатью Мораны. Им один путь — в Черное озеро…

Где-то далеко закричал козодой.

Дурная примета.

Впрочем, куда уж хуже.

— Но у меня получилось выжить. Даже дед при всей его твердолобости не пожелал марать руки о младенца. Или не захотел ссориться с моим приемным отцом? Тогда я полагала его родным. Я росла, зная о том, что нечиста. Мне не позволяли входить в храм. Со мной не разрешали играть детям в часы, когда им были дозволены игры. Мне запрещалось заговаривать со взрослыми. А уж они-то смотрели на меня… они удивлялись тому, что дед нарушил закон, который блюл свято. Нарушил, и небеса не разверзлись. И выходило, что если уж такой грех прощен был, то что говорить о малых? Начались… сомнения? Так, пожалуй. Мой дед не был глуп. Он понимал, что теперь просто так от меня не избавиться, раз уж позволил жить. Но и оставить нельзя. Нужен был предлог. И что лучше другого свидетельствовало бы о моей испорченности, как не магия? Дар у женщин? Нет, там это… не принято. Этот дар блокируют. Ради блага женщины. И мужчинам-то не рекомендуется часто прибегать. Дар — это искушение, которое Божиня посылает. А с искушением надобно бороться.

Зверь коснулся Ареевой руки.

Словно невзначай.

Колючая шерсть и… магия? Древняя. Холодная. Та, которая скрутит Арея, не позволив ему и вдохнуть. И если она, царица-матушка, способна совладать с таким, то почему просто не возьмет власть себе? Что уж нужно? Выпустить тварь в Думу.

Пара бояр погибнут.

Остальные замолчат и молчать будут.

Милостей сыпанут, и завиляют хвостами. Кнут и пряник. Страх и золото. И она знает, но продолжает играть по их правилам. Непонятно.

— Я знала, что дар у меня есть. И что, стоит пойти к камням, этот дар объявят проклятым. А дальше просто. Блокировать? Зачем, если можно отправить дорогой матери. Нет… я собиралась бежать. И бежала бы. Но она позвала. Она давно меня звала, но я боялась откликнуться.

— Кто она?

— Не знаю ее имени. Женщина, которой посчастливилось вырваться из проклятого села, но не из жизни… ее книга была написана не человеком, но для людей. На человеческой коже. Человеческою кровью. И человеческой же душой, которая становилась частью книги. О да, она многих поймала. И тебе действительно очень повезло. Как скрыть дар… как сделать так, чтобы люди иные слушали тебя… как примучить удачу, привести золотую жилу в руки, как… о, сколько всяких полезных вещей писано. И я читала. Не только читала. Я пользовалась книгой. Почему бы и нет? А цена? Что мне чужая кровь, да и льет ее тот, кому понадобились удача да золото. Так я оказалась здесь, а после — и в тереме царском. Мой отчим решил, что если подсунет меня царю, то получит больше милостей. У него уже было многое. Дом. Двор. Деньги. Но ему было мало. Странное человеческое свойство, сколько ни дай, а все мало. Есть дом? Надобен больший. И еще больший… еда? Уже мало просто еды, надобно такой, чтоб брюхо потешить… шуба? Где одна, там другая. Или пятая, иль десятая, и чтоб не просто, а из меха особенного… вот и он, не хуже прочих. Не лучше. Жену свою, правда, крепко любил. Хотел, чтобы я такое заклятье в книге отыскала, которое ей здоровье вернет. Только в проклятой книге подобных заклятий нет. И быть не может… а вот как сердце к себе привязать чужое, это имелось… знаешь, какое заклятье крепко?