Лучше всего сказал о нем на излете 80-х годов, когда Советский Союз еще казался незыблемым и в целом вполне эффективным, один из его пожилых поклонников (сам, к слову, прошедший и голод, и лагеря, и войну): «Сталин был не прав, но не в том, в чем его сейчас обвиняют, а в том, что созданная им система породила Горбачева».

В чем причина вырождения созданной Сталиным системы?

Когда говорят о ее ориентации на одного человека и невозможности функционирования и существования без этого человека, его уникальной воли, энергии и способностей, – на самом деле говорят о ее преимуществе, о безусловном достоинстве: встроенном механизме самоуничтожения. Ведь сталинская система была направлена на решение одной-единственной задачи – модернизации общества. По ее решении она объективно должна была демонтироваться, переродиться в другую систему, решающую новые задачи, естественным образом встающие перед развивающейся страной.

Но эволюции не произошло, а произошла деградация.

После половинчатой и имевшей выраженный компенсаторный характер демократизации при раннем Хрущеве система вернулась по сути дела к тому же самому сталинизму, который без Сталина – этого центра воли и управления – выродился в бесцельную имитацию, показуху, лишенную души и смысла. Она весьма быстро заблокировала всякое развитие и, лишив тем самым себя морального права на существование, в итоге покончила жизнь чудовищным политическим самоубийством, сопоставимым разве что с самоубийством сгнившего примерно тем же самым образом царского режима.

Замена эволюции деградацией, как слишком хорошо известно, вызвана коллективным вырождением – как элиты, так и народа. Причина этого вырождения также слишком хорошо известна каждому из нас – ибо каждым же из нас, соответственно, и слишком хорошо ощутима: страх, вбитый в Россию на генетическом уровне и до сих пор, через два поколения после смерти Сталина, связывающий почти каждого из нас по рукам и ногам.

Этот страх вызван именно тем, что делает Сталина неприемлемым для нашей страны руководителем: не просто избыточная и чрезмерная, а запредельная, инфернальная жестокость, полное не то что пренебрежение и презрение, но последовательное и глубоко искреннее, совершенно органичное игнорирование ценности человеческой жизни как таковой.

Иногда человек рождается без руки или ноги; сталинский режим родился без гуманизма, без тени уважения и любви к отдельному человеку – и именно «эта малость», не помещающаяся в поле зрения геополитики и современного стратегического планирования, и сделала его в конечном итоге недееспособным.

Жестокость Сталина на поколения вперед подорвала способность к инициативе (не говоря уже о вкусе к ней и о желании ее проявлять) не только среди элиты, которая достаточно легко обновляется, если вообще не сменяется полностью под давлением исторической необходимости, но и среди народа. И вот это уже историческое преступление, потому что заменить народ, сохранив при этом Россию, невозможно.

А подорвав способность народа (и элиты тоже, но лишь как его части) к инициативе, сталинизм тем самым подорвал и его способность к развитию.

Более того: своей жестокостью сталинизм подорвал еще и патриотизм, ибо любовь к такой жестокости, оказывающейся неотделимой от образа Родины, требовала жертв, недоступных для большинства даже советских людей.

Один лишь пример: готовясь к войне и будучи – это уже доказано исторически, не эскападами Суворова-Резуна, но скрупулезным анализом архивных документов[73]– блестяще осведомленным о каждом шаге и о каждом изменении планов Гитлера, Сталин предусмотрел ожидаемые в течение первого года войны потери в размере 3,8 млн человек! Это почти три четверти всей тогдашней (и колоссальной) Красной армии, но лишь немногим больше 10 % от 35 млн чел., которые мог, по достаточно скромным оценкам, поставить «под ружье» тогдашний необъятный Советский Союз.

Эти чудовищные потери должны были стать наглядным и убедительным, не вызывающим никаких сомнений доказательством для всего мира, что агрессором является именно Гитлер, который внезапным нападением застал не подготовленный к войне в силу доверия к ранее подготовленным документам Советский Союз врасплох. Соответственно, подготавливаемый Сталиным удар, который должен был сокрушить Гитлера и, по всей вероятности, отдать под власть Сталина если не всю, то, по крайней мере, основную часть Европы, выглядел бы не как заранее спланированная агрессия, но как всего лишь вынужденный и не подготовленный заранее ответ.

План Сталина сорвался не только из-за плохого военного планирования, вызванного всеобщим страхом, обезглавливанием и обескровливанием армии, но и потому, что приговоренные им для большей убедительности к смерти в результате внезапного нападения миллионы солдат и офицеров не могли не чувствовать, что их заранее приговорили и, по сути дела, предали.

Понять этого, конечно, большинство из них не могло хотя бы потому, что подобные цинизм, коварство и жестокость попросту недоступны нормальному человеческому сознанию. Однако соответствующее ощущение не могло не возникнуть – и именно оно, по всей видимости, стало причиной массовой и мгновенной утраты Красной армией боевого духа после нападения немцев.

Именно всеобщая деморализация, как представляется, стала главной причиной того, что, несмотря на действительно массовый героизм и очаги организованного сопротивления (и даже проведение наступательных операций, не говоря уже о контрударах!), начальная стадия войны обернулась мгновенной катастрофой, масштабы которой превосходили не только первоначальные планы Сталина, но и все, что мог представить кто бы то ни было, включая немецких генералов. Помимо стремительного продвижения немецко-фашистских войск в глубь страны (которое в целом ряде случаев умерялось не сопротивлением, а техническими возможностями, так как фронта просто не было), в первый же месяц попало (в основном сдалось) в плен не менее 1 млн солдат и офицеров,[74]а за первые три месяца – более 3 млн.

Таким образом, непригодность Сталина для руководства современной Россией, для выхода из системного кризиса и проведения всесторонней модернизации заключается именно в его полном пренебрежении к ценности отдельно взятой человеческой жизни.

Она характерна и для некоторых других «внесистемных» «обуздывателей революций», – например, Наполеона, волю которого ко все новым войнам ограничило лишь то, то в результате его свершений в подвластной ему Франции почти не осталось мужчин, способных держать оружие, – они все погибли.

Уже из этого следует, что подобная жестокость является отнюдь не патологическим свойством отдельной захватившей власть личности, а вполне закономерным продуктом предшествующего общественного развития. Антигуманизм Сталина, как и Наполеона, представлял собой простое «эхо» чудовищной как по своим масштабам, так и по длительности жестокости обуздываемых ими революций – Великой Октябрьской социалистической и Великой же французской.