Разница в базах? Да их всего-то две штуки было: капитализм и коммунизм.

База — это важно, и потому здесь разница чувствуется. И то лишь до той поры, пока у русских остались живы люди, помнящие СССР, потом и здесь всё сгладится, если, конечно, не произойдёт чего бодрого или правильного. Здесь различия будут, это да. Особенно, если оковы спилить. А они спилены. И в новой России все работают с удовольствием и самоотдачей. Ибо уже есть смысл — банально лучше становится жизнь, её у тебя не воруют. С каждым новым точёным болтом лучше.

В целом, сюрпризы были везде.

Французы Евразии превратились в тихую и мирную деревенскую общину, затенённые соседом канадцы отчего-то стали агрессивны, со Львовом у нас хорошие отношения. Манила ударилась созидать, а Индия спит. Швейцария — почти образец нетерпимости. Немцы… вот немцы, пожалуй, выстояли, чувствуется стерженёк.

Мы всей колонией гадали, чего нам ждать от румын. Вспоминали фильмы времён СЭВ про Миклована, кровавый финал их крайней революции, графа одного приметного, Киркорова, почему-то… После второго общения с семейством Оничану и их зверского вида дедком по имени Мариус мне казалось, что мы наткнулись на нечто непоколебимое, самодостаточное и упрямое, как рессора. И не угадали.

За четырнадцать часов до Нового Года патруль передал по рации, что со стороны магистрали в нашу сторону по лесной дороге упрямо пробирается осёл. В смысле, с телегой. Едут, везут и идут рядом с ней трое. Получив команду на досмотр и поддержку ещё трезвых сталкеров на двух мотоциклах, ребята группу ходоков остановили. От румын посылка!

Но это были не румыны, а молдаване. Оказывается, там, в Молдавии у них почти у каждого есть румынский паспорт — Евросоюз, братья по крови, перспективы… Вот и занесло семейку в Бухарест к знакомым, откуда их Писатели и катапультировали. Надо же было так влипнуть.

Я даже не рассматривал такую возможность. Рассчитывать, что от румын кто-то сможет уйти с целью влиться в Россию… Когда этот самый Мариус приглушённо кашляет, вся община от страха присаживается, вот какие там порядки. А надо же, выпустил… И где, скажите мне, неизбежное слияние этих двух народов? Где тирания Чаушеску?

— И что вам не понравилось у единокровников? — нетактично спросил Кастет у главы семьи, Вадима, охотника и фотохудожника средних лет.

За папу ответила жена, Лариса Чеботарь, энергичная властная брюнетка.

— Мы что, румыны, что ли? Какие единокровники… Мы всю жизнь с Россией прожили, не смогли там прижиться, всё не наше, всё чужое.

Хорошие ребята. Муж сразу годный хоть на что, путешественник, экстремал. Сын, Виталик, юный хирург-стоматолог, правда, пока без большой практики. А Лариса… Главный бухгалтер фирмы. Поди, все кредитные карточки семьи у неё в сумочке хранились.

— А доктора почему отпустил?

— Мариус отлично понимает, что без оборудования и условий тут никакой врач ничего не сможет сделать. А так… Пустите ведь их полечиться? — улыбнулась Лариса, не дав мужу вставить единого слова.

Хорошее обретение. И осел в тему.

И вот теперь в очередной раз думаю — чего нам ждать от Лихтенштейна? Как их называть, кстати, лихты, что ли? Так и будем, пожалуй.

Напротив нас, за жёлтой дорогой, которая так и зовёт в дальний путь, с левой стороны колючим частоколом стоит серый сгоревший лес, и только в отдельных местах, возле самой обочины, сохранились редкие группы старых живых деревьев. На недавнем пожарище уже появился нежно-зелёный подлесок, блестящий от дождевых капель, молодые деревья ещё очень маленькие, не более метра. А вообще место замечательное. Рядом есть ещё одна поляна, даже поле. Где-то на западе есть ещё один поликластер, про который никто ничего толком не знает. Далековато до него, девяносто пять километров здесь — серьёзное плечо… Перекрёсток, от которого к северу уходит интересующая нас ветка, остался в километре за спиной — впереди путь в неизвестность, вот только нам не туда. Мы специально отъехали чуть дальше, чтобы пообщаться с последними известными нам пятнашками. Скоро поедем назад, к горам, к развилке.

Вид у местных несколько унылый. И двойственный, как это часто происходит с благополучными состоятельными людьми, вынужденными, в силу обстоятельств, влачить свой лощёный западный облик по наждаку азиатской действительности. Они эклектичны по-гоголевски. Но сейчас это не смешно. Глава общины лихтов Франц Герч — невысокий очкастый мужичок, худой и бледный. Но глаза у него правильные, волевые. Нетолерантные глаза. Уже поняв суть происходящего, он до последнего старался отцыганть люфт.

— Уважаемый господин Тео, — наконец спросил он. — А если мы всё-таки захотим сохранить полную независимость?

— Исключено, Франц. Как вы себе это представляете? К примеру: вот вы стоите на стратегической дороге. И, допустим, с запада по ней идут некие опасные люди. В вашей воле пропустить их в нашу сторону тихо, как-то с ними договорившись. Мы, конечно, справимся, но сразу встанет вопрос — зачем вы нам тут нужны, такие примиримые? Не лучше ли поселить здесь своих, тех, кто будет стоять за общину? А если вы не захотите покориться пришельцам, то как справитесь сами? С колумбийцами, вижу, не смогли.

— Не смогли, — ответствовал Франц, в который раз опуская глаза на мою кобуру с «маузером». — Нам можно подумать?

— Можно, — щедро пообещал я. — Целый день думайте. Я приму вас в анклав, если вы созреете. Либо примите жёсткий протекторат. И учтите, по весне, вполне возможно, с Евразии сюда придут корабли других стран. Хотите быть под Манилой? Или под испанцами. В случае с Манилой я вам сразу не позавидую, а относительно испанцев… кто знает, какова будет вторая конкиста. Нас же вы уже видите, можете приехать в гости любым составом. И вспомните, что я вам говорил — немцы с нами. А мы с ними.

— Как и некоторые швейцарцы, — с улыбкой добавила Ленни.

Zicke такая встреча — как к родному прикоснуться. Оказывается, у них с Лихтенштейном даже государственной границы нет, проезжай свободно, как из Москвы в Подмосковье, свои люди. Но разница в характерах соседей есть.

На правой по ходу движения к Амазонке стороне дороги стоял большой деревянный дом бывшей локалки с самодельной открытой верандой под навесом и вывеской на фронтоне: «Вадуц». Это уже о чём-то говорит, маленькие, но очень гордые. Справа от дома располагалась хорошая баня, рядом сарай, а слева ещё какая-то хозяйственная постройка. Над трубой дома затейливо клубился синий дымок — лихты просушивают комнаты после дождей, от грибка уберегаются; мы тоже периодически топим. Вытянутая поляна была окружена горизонтальным штакетником, возле ворот стояла телега, такие делают в Кайенне. Вдоль штакетника был высажен колючий кустарник, на окнах прочные тяжёлые ставни. Собачка по двору бегает, очень маленькая, но очень злая. Есть огородик, стоит коптильня, правда, дурацкая, неправильная. На просторной летней кухне в глубине двора слышны женские голоса, — убирают после недолгого чаепития.

В полукилометре дальше по дороге под трассой протекает довольно крупный ручей, даже речка. Пока мы с Францем беседовали, Костя с Мишкой съездили, посмотрели. По их словам, по речке вполне можно пройти на лодке к Амазонке, особенно, если на транце будет стоять навесной водомёт, и если ниже по течению нет лесных завалов. Но и это не проблема, бензопила на что? Скорее всего, это Рона, которая позже распадается на два рукава.