Теперь у него взмокла не только губа.

– Что… – начал он было, но голос сорвался. Он махнул на меня бумагой, как будто я мог ответить.

Я моргнул.

– Беру свои слова назад, – произнес он чуть не шепотом. – Ты не блестящ. Ты безумен. Безумен и проклят. – Он обратился к Резуну: – Сведи его в третье кольцо и брось в первом же переулке. Когда закончишь, постарайся, чтобы его никто не опознал. – Свернув бумаги Джелема, он сунул их в свой кушак. – Мне нужно, чтобы никто как можно дольше не знал, что он лишился этого груза.

Резун тронул меня за шарф.

– Поворачивайся и шагай, – велел он.

К моему великому огорчению, я подчинился. Плавно.

Он вывел меня из ложи и направил по коридору к узким ступенькам, которые уходили вниз на следующий уровень. Сквозь стены доносились рукоплескания и крики; подошвами я ощущал топот множества зрительских ног. К добру или худу, но пьеса явно производила сильное впечатление. Мне оставалось пожелать себе подольше этому радоваться.

Мы спустились по лестнице. У подножия обнаружился еще один подручный Жирного Кресла. Я проходил мимо него, когда шел наверх, и сдал ему на попечение оружие. Он не потрудился взглянуть, когда мы приблизились. Вместо этого так и остался сидеть в кресле, вытянув скрещенные ноги и уронив на грудь голову, – скучал или спал.

Мы почти поравнялись с ним, когда до шагавшего сзади Резуна дошло, что его товарищ не заскучал и не заснул, а умер. Но было уже поздно.

Волк выступил из входа на галерею, где скрывался, как мы и условились накануне. Он успокоил Резуна единичным и чистым выпадом через мое плечо. Я услышал, как клинок пронзил кожу; учуял запах масла, которым была смазана сталь; ощутил дуновение воздуха, им рассеченного, и брызги крови на спине. И все же шел дальше.

– Ну что же, это было… эй, куда навострился?

Волк заступил мне дорогу. Я врезался в него. Он сделал шаг назад и придержал меня рукой.

– Что за шутки… а! – Он нахмурился. – Как это похоже на джанийцев: прибегнуть к магии там, где хватило бы хорошего кляпа и куска веревки. Проклятые позеры!

Он толкнул меня в плечо, и я накренился в сторону. Затем он выбил из-под меня ноги.

Я рухнул, как подрубленное дерево.

Должно быть, плохо живется дереву.

Я услышал, как Волк вытер и вложил в ножны клинок. Он опустился возле меня на колени. Мои ноги все так и шли.

– Прости за нос, – сказал он.

Мой нос? Что с ним такое?

– Магия, значит. – Волк осмотрел меня. – Полагаю, я убил не шамана, а стало быть, у него было что-то для управления тобой. А из этого вытекает…

Деган обнажил нож, взмахнул им у моего горла и убрал, уложившись в срок между двумя ударами сердца. Мгновением позже шарф свалился с моей шеи, и я опять обрел мои мышцы.

Я хапнул воздух. Застонал. Скрючился на боку. И да, я дотронулся до носа.

Не сломан, и все как будто на месте. Только кровил. Уже что-то.

– С жирным порядок? – осведомился Волк, вставая.

Он ухватил мертвого Резуна за щиколотки и оттащил под лестницу.

– Если ты о приманке, то он ее заглотил, – ответил я, как только сел. – Хотя, если честно, я сомневался, что доживу до финала.

– Поэтому надо было просто убить его, как я и советовал.

– Я объяснил, почему это не вариант.

– Тогда и старуху прикончить.

Волк толканул труп в последний раз и выбрался наружу. Не идеально, но при таком освещении заметить Резуна удастся, только если смотреть прицельно.

– Мамаша Левая Рука не из тех, кого просто…

Я осекся и встряхнул башкой. Кто я такой, черт возьми, чтобы спорить с Волком насчет убийства пахана? Во имя Ангелов – мы оба так поступили. Вдобавок мы уже обсудили это, когда двумя днями раньше я расписал ему план и нехотя попросил о помощи, – но что я мог сделать, мне не хватало рук. Он согласился, хотя и беспокоился, не маловато ли будет трупов.

– Главное, что пакет у Жирного Кресла, – сказал я. – Осталось подать сигнал.

– Тогда давай-ка и займемся этим. Ты уже достаточно отвлекся.

– Отвлекся! – подхватил я. – Именно так. Подумаешь, награда за голову, а половина преступной организации на хвосте – вообще ерунда!

Волк протянул руку и помог мне подняться.

– Отвлекся, если это не относится к розыску и возвращению Бронзы.

– Наверно, здорово жить в такой простоте.

– Не путай простые задачи с простотой человеческой.

– Буду иметь в виду.

Я отряхнул штаны и осторожно пнул рассеченный шарф. Мое тело осталось при мне, а потому я поднял шарф и вытер затылок. Там было меньше крови Резуна, чем мне казалось. Я промокнул и нос.

– К тому же я говорил, что нынешние события касаются не только Закура. Если выйдет по-моему, то утром я надеюсь тебя порадовать.

Я забрал мои ножи и рапиры оттуда, куда сложил их Резун, и тронулся с места. Волк присоединился.

– Меня подмывает пойти с тобой и выяснить сегодня же, – признался он.

– Нет, пойду один. – Я помотал головой. – Или так, или ищи наводки сам.

Это мы тоже успели обговорить. Ему не понравилась идея отпустить меня одного, зато мне еще меньше понравилась идея просветить его насчет Хирона, не говоря о висевшем на стене мече. Сколько бы я не проигрывал сцену нашего совместного похода в библиотеку, она ни разу не завершилась добром.

– Очень хорошо. – Волк посмурнел. – Но если ты что-нибудь найдешь, я хочу услышать об этом первым.

– Не парься.

Он что-то проворчал, но не больше. Достигнув подножия следующей лестницы, мы свернули в арочный проход, который вел в партер. Я остановился на три ступеньки выше толпы и посмотрел на сцену.

Второй акт был в самом разгаре. Вместо Тобина там находился Езак в роли калифа Хесада. Он расхаживал по подмосткам, оправдывая Тобина, то бишь Абу Ахзреда, перед членами совета. Конечно же, разглагольствовал он, такие слухи о столь верном и ценном советнике не могут не оказаться ложью! Он не удостоит их дара доверия! И так далее, и тому подобное…

Я хорошо знал эту часть. Через несколько минут Абу Ахзред заключит сделку с джинном и нападет на Халифат. Сцена наполнится трупами, вспыхнет магический поддельный огонь, и рождение Деспотии предстанет в мрачнейшем свете, каким оно виделось на протяжении поколения. По сути, мы были на грани запрета и высылки.

Я повернулся к публике. Она была захвачена вся, до последнего зрителя. Я видел глаза, пожиравшие каждую мелочь, и уши, вбиравшие каждое слово и оттенок. Улыбки и хмурые брови, смех и отвращение – отклики были рассеяны по залу, как раковины на морском берегу. Предсказать поведение толпы, когда случится намеченное, было невозможно; неизвестно, как она отреагирует на действия людей падишаха. А я понимал, что эти действия воспоследуют.