очень тонок. Так, по некоторым свидетельствам в будущем, пройдя через монастырь, Алеша Карамазов Достоевского должен был стать революционером. Федор Абрамов в неоконченном романе «Чистая книга» также показывает нам радикальную эволюцию одного из своих героев – младшего сына в семье Порохиных Гунечки. Вначале это был очень богомольный молодой человек, готовился в монахи, но позже революция завлекла его, захотел он Царство Божие организовать. В 18 лет Гунечка записался добровольцем и был убит в первом же бою.

Кто же такие «проклятые» люди, заключают ли они в себе основные поколенческие признаки или их можно воспринимать как казус, исключение из правил – это еще вопрос. Однако некоторые их штрихи после знакомства с Сашей Тишиным отметить можно. Для них характерны устойчивое переживание включенности в целокупный исторический контекст нации, а также тоска по близкому историческому прошлому, с которым связано детство героя. Оно ушло естественным образом посредством временной изменяемости, но также и насильственно: изменился общественный строй, уклад жизни, произошла ротация системы ценностей, разрушена мощная держава. Молодое поколение, сформировавшееся на этом сломе эпох, зачастую воспринимает эту трансформацию так же болезненно, как раскол семьи, уход близкого человека (смерть отца Тишина, умирающий дед).

Традиционно слом эпох, коренные исторические, формационные изменения в литературе показывались через историю семьи, смену ее поколений. У Прилепина обрисована ситуация после, когда уже и семьи-то практически нет. Осталась лишь память, которой во многом и живет Тишин, как герой Гайто Газданова («Вечер у Клэр»), потерявший после революции родину, восстанавливает ее только по воспоминаниям.

Интимно-личностные переживания преодолеваются (недаром Тишин крайне редко предается рефлексии), молодой человек вырастает до осознания себя частью некой новой неформальной общности, лидером и вождем которой он готов стать. Это право ему дается через переживание исторического единства. У Тишина происходит обретение чувства живой истории и взаимосвязи с миром. Он связан не только с семьей, малой историей, время которой обозначено рамками хронотопа его жизни, но и включен в большую историю рода, страны, духовное единство с которой всё более ощущает. Поэтому он очень остро ставит историософские, онтологические вопросы. Его задача – внести порядок в хаотизированный строй мира, что достигается через личную жертву.

Отсюда проистекает видимый радикализм героя, который, как ни странно, является следствием его традиционализма. Он лермонтовский «Листок», только не собственной волей, а насильственно сорванный с дерева: вырос, воспитан в стране с определенной системой ценностей, которую контрабандой пытаются изменить, подменить. Если Безлетов свыкся с этой ситуацией, повторяя «нет ничего», то Тишин протестует: если нет, то по крайней мере было, а раз было – значит, забрали, значит, можно вернуть…

Миссия «проклятого» героя – восстановить баланс и полноту, преодолеть разломы и пустоту. В финале романа призрак либерализма, который символизирует Безлетов, выброшен в окно. После этого жеста Саша Тишин с нательным крестиком становится символом нового-старого ментального этапа в жизни страны, когда она, ее народ, история будут рассматриваться в своей совокупности, а не в ложной хаотической дробности. Для этого и нужно преодолеть призраки дня нынешнего и вспомнить историю рода, найти себя, что и пытается, по мере сил, сделать Санькя.

Письмо писателя вождю

Когда в июле 2012 года Сергей Шаргунов и Захар Прилепин пришли на сайт «Свободная пресса» и возглавили его (Сергей стал главным, а Захар шеф-редактором), в кратком слове «К читателю» (http://svpressa.ru/society/article/56594/) они пообещали «побуянить». Отметили, что их взгляды, которые они никогда и не скрывали, «сверкнут читателю навстречу».

Реализация обещанного не заставила себя долго ждать. Вначале Шаргунов выступил с разъяснением, почему он подписался под письмом в защиту «Пусси Райот», за что на него обрушил громы ярости священник Сергей Переслегин. Потом Прилепин взорвал настоящий фугас: 30 июля было опубликовано «Письмо товарищу Сталину» (http://svpressa.ru/society/article/57411), в котором он отмежевался от либеральной общественности, причем в самой жесткой пародийной и ярко-эмоциональной форме.

Это сейчас он то и дело предлагает всем желающим поругаться, но тогда это его «Письмо» было расценено как гром среди ясного неба. Прогрессивная общественность до последнего надеялась, что молодой писатель наиграется в патриотизм и всё равно пойдет по тропинке многих. Поэтому до поры «прощали» ему национал-большевизм и не обращали внимания на полет советника-либерала в окно. Но с этим «Письмом» Рубикон был перейден. Дальше он только всё больше и четче обозначал свою позицию, объясняя, «почему я не либерал».

«Письмо» написано от лица этой самой либеральной общественности, а Захар якобы стал лишь почтальоном, который транслировал основные либеральные штампы. Это письмо-удар оказалось ощутимее еще и оттого, что сам Прилепин с самого начала своего творческого пути был вполне обласкан этими самыми либералами, которые постоянно отмечали его произведения, выделяли автора среди прочих. Лишь немногие, такие «адаманты» либеральной идеи, как литературный критик и заместитель главного редактора журнала «Знамя» Наталья Иванова, всегда относились к Захару со стойкой подозрительностью. И в этом контексте письмо – это, конечно же, сожженные мосты, за это не прощают, а автора масштабом поменьше и менее харизматичного попросту растаптывают.

Собственно, что такое это письмо? Либеральное «мы», пышущее злобой, высказывает Сталину свои претензии:

«Мы поселились в твоем социализме.

Мы поделили страну, созданную тобой.

Мы заработали миллионы на заводах, построенных твоими рабами и твоими учеными. Мы обанкротили возведенные тобой предприятия и увели полученные деньги за кордон, где построили себе дворцы. Тысячи настоящих дворцов. У тебя никогда не было такой дачи, оспяной урод».

Но особый «зуд» происходит оттого, что «втайне мы знаем: если б не было тебя – не было бы нас», поэтому благодарность подменяется ненавистью. Ненависть легитимизирует «либеральное» настоящее и ставит крест на темном страшном сталинском прошлом: «Поэтому мы желаем обставить дело так, что мы как бы и не брали у тебя взаймы, а заработали сами, или нам кто-то принес в подарок сто кг крупных купюр, или они валялись никому не нужные – да! прекрасно! валялись никому не нужными! и мы их просто подобрали – так что, отстань, отстань, не стой перед глазами, сгинь, гадина».

Ради этого оправдания себя либеральная публика форматирует историю, производит и навязывает ее альтернативные варианты, причем в крайне жесткой форме: «Мы придумываем всё новые и новые истории в жанре альтернативной истории, в жанре мухлежа и шулерства, в жанре тупого вранья, в жанре восхитительной и подлой демагогии». И потом приводится ряд примеров этого жанра: от Победы, которая была добыта якобы вопреки Сталину, до того, что он обезглавил науку, армию и не договорился перед войной с «западными демократиями». Здесь в череде этих штампов Прилепин проговаривает основную мысль, которой, собственно, и посвящено письмо: «Мы говорим – и тут редкий случай, когда мы