– это для него было равносильно акту писательского самоубийства, за которым должен пойти совершенно иной период творческой биографии, когда уже были четко обозначены свои и чужие. До украинских событий, которые еще более явно зафиксировали размежевание, осталось меньше двух лет.

Вечный чиновник от культуры Михаил Швыдкой, который ранее благоволил Прилепину и периодически его отмечал, ныне вынес приговор, отказав ему в праве именоваться русским писателем: «Прочел “Письмо товарищу Сталину” Прилепина. Огорчился невежеству и подлости, невозможных у русского писателя. Значит, не русский писатель». Так кратко резюмировал он в своем блоге на «Эхо Москвы» (http://www.echo.msk.ru/blog/shvidkoy/919011-echo). Бывший приватизатор Альфред Кох обвинил Прилепина в «невежестве» и «трусости». В «поверхностности» Прилепина уличил Михаил Берг (http://www.ej.ru/?a=note&id=12141), который отметил, что Захар «заговорил, как Кургинян с пеной на губах».

После первой реакции на грани истерики пошла вторая волна: над автором «Письма» стали подшучивать. Называть его текст «наивно-пионерским» и сравнивать с «капсулой с письмом комсомольцев, только отправленная из нашего времени во время прошедшее», как это сделал журналист Андрей Колесников, озаглавивший свою реплику «Их Сталин» (http://www.gazeta.ru/column/kolesnikov/4714277.shtml). Под местоимением «их», видимо, кроется указание на дикие, необразованные, некреативные людские массы: «Чего мы хотим от Прилепина – он плоть от плоти народа и его телеэкрана…»

«Глупым» прилепинское письмо назвал и Дмитрий Быков, который, правда, попытался увидеть в тексте не убеждения автора, а его особый художественный жест, эксперимент, литературную игру. Быков, тогда еще друживший с Прилепиным, попробовал оправдать «Письмо» с точки зрения писательской стратегии: «Прилепин сделал ход, практически неизбежный в биографии каждого писателя, входящего в моду: в некий момент ему хочется расплеваться с литературной тусовкой, в услугах которой он больше не нуждается и которая пытается его приватизировать. Литературная тусовка почти всегда отвратительна, а либеральная в особенности – замашки у нее откровенно диктаторские, а приемы самые свинские» (http://www.openspace.ru/#article/197). По мнению Быкова, Прилепин своим текстом сделал особый жест, чтобы выбраться из-под навязчивой опеки литбомонда, заявить о своей самостоятельности. По сути, это такой «парад» писательского суверенитета. С другой стороны, это опыт «трагедии, встряски, опыт травли и одиночества», который тоже часто необходим писателю.

Следует отметить, что Быков также говорит о «тоталитарности антитоталитарного дискурса», в отличие от него он дает Прилепину право на собственную точку зрения и на ее высказывание. Уже и это хорошо…

Это же право дает автору «Письма» и публицист Дмитрий Ольшанский, хотя всерьез дискутировать с ним он не собирается. В своем кратком ответе Захару он писал: «Дорогой Захар! Я прочел твой текст о Сталине – и никак не могу с тобой согласиться». В подтверждение своей правоты Ольшанский приводит мартиролог расстрелянных, который завершается фамилиями Ольшанский и Прилепин (http://svpressa.ru/society/article/57632/).

Вслед за Быковым попытку вырваться из-под опеки в «Письме» видит и Яков Шустов в своей реплике «Усомнившийся Захар» (http://www.liberty.ru/Themes/Usomniv-shijsya-Zahar). Шустов отмечал, что прилепинское «восхождение на номенклатурную Голгофу объясняется естественной крестьянской смекалкой». Далее он говорит, что «раздача пряников у господ сопровождается, как правило, целованием кнута и прочими унизительными для мужского достоинства процедурами». От этого «целования кнута» Прилепин, по всей видимости, и отказался. В отклике Шустова (об этом, впрочем, говорил и Колесников) также проявилось одно из общих мест всей дискуссии. Прилепин – выразитель мыслей и до поры потаенных воззрений простого народа, в котором сидят и погромщик, и антисемит, и Бог знает еще кто. В этой ориентированности на люмпен-идеологию автор «Письма» якобы во многом схож с Владимиром Путиным, который перед выборами на третий срок стал ориентироваться на пролетариев, рабочих «Уралвагонзавода» в пику протестному креативному классу «рассерженных горожан». Что ж тут поделаешь, Россия теперь – дикое поле, страна люмпенов, во главе которых стоит Путин, а теперь вот и Прилепин подтянулся. В принципе в этом контексте жесткая и порой зашкаливающе эмоциональная реакция на прилепинское письмо может получить оправдание: диким, темным инстинктам, которыми живет народ в России, следует поставить заслон, иначе появится мужик с топором. Или матрос. «Приходят на ум описания очевидцами давнишнего выплеска ненависти, когда пьяные питерские матросы, разгромив винные погреба, шли по улице и выпускали на ходу людям потроха, – ну че, соскучились, мля?» – это написал журналист Игорь Свинаренко в своей заметке «Безумие как национальная идея» (http://www.gazeta.ru/column/svinarenko/4707801.shtml). По тексту разносчиком этого безумия (а не сифилиса, как у Шендеровича) и становится Захар Прилепин – «любитель ненависти».

Помимо этих мистических страхов, которые вызвало письмо, критики Прилепина, к сожалению, не увидели ничего кроме антисемитизма, призыва к погромам, очередного транслирования «красно-коричневых» трендов и любви к Сталину (Денис Гуцко вообще назвал Прилепина «сталинским апологетом» http://svpressa.ru/society/article/57777). Некоторые оппоненты стали приводить всевозможные исторические экскурсы, опровергая прилепинские тезисы, совершенно не учитывая того, что «Письмо» – это вовсе не о прошлом, это не сталинская апология и очередная реанимация мертвецов. Оно о настоящем и будущем.

В разгар дискуссии Захар Прилепин выдал еще один текст «Стесняться своих отцов» (http://svpressa.ru/society/article/57713), который не оправдал ожиданий Дмитрия Быкова, предположившего, что последует разъяснение, что «Письмо» – это не более чем литературная игра. В своем ответе Прилепин вкратце оппонирует каждому из своих критиков по отдельности.

Оставив за скобками дискуссию о Сталине и сталинизме, писатель лишь отмечает, что «Сталинская Россия – многоуровневая и сложнейшая система, оправдывать ее сложно, но и упрощать незачем», а дальнейший спор об этом считает во многом бессмысленным. Но настаивает на том, что следует избегать упрощения истории, подверстывания ее под ту или иную идеологию. Надо понимать, что исторический процесс не хаотическое и диффузное блуждание, в нем всегда есть смысл, хотя у нас любят говорить про темные времена, черные периоды и глубокие провалы. Осенью 2016 года на бурную дискуссию по поводу установки памятника Ивану Грозному в Орле Захар отреагировал статьей «Грозный день радости» (http://svpressa.ru/society/article/159145/). В ее финале он отмечает, что Грозный «конечно же, был деспот, временами – параноик. И вообще жестокий человек». Но при этом он пытается понять причину его почитания. По мысли Захара, она кроется в том, что с ним связана радость избавления от трехсотлетнего ига Орды. Это ведь тоже про понимание, про чувство истории, а не про суд над ней.

В статье «Стесняться своих отцов» Прилепин разъясняет мотивацию написания «Письма товарищу Сталину»: «Письмо написано затем, чтоб дать голос коллективному сознательному и бессознательному народа, к которому я имею честь принадлежать и от имени которого я имею смелость говорить». И далее: «В своем письме я осмысленно и последовательно старался сделать больно всем тем, кто не первый год делает больно мне и моим близким. Кто оскорбляет мою память и стоит на своем».

Автор говорит о «приватизации исторической правоты», о том, что «все боятся быть обвиненными в ксенофобии. А вот в русофобии никто». Эта русофобия «походя» воспринимается