Сначала меряю шагами гостиную. Потом, уложив Майюшу, перехожу в кухню. Здесь не так просторно, но я все равно пробую покружить по кухне. Неудобно. Сажусь допить свой остывший чай и снова вскакиваю на ноги.

Не могу сидеть. И ходить как маятник от стенки к стенке не могу.

И он еще смеет утверждать, что он не Айдаров!

Да такой же как они, один в один. Непробиваемый бульдозерный танк. Который привык добиваться своего, плюя на чувства окружающих, шагая по головам….

Робкий внутренний голос, который мозг распознает как совесть, осторожно замечает, что Амир не сын Ольшанского. И что личной заинтересованности здесь у Демида нет и быть не может. Но эмоции захлестывают и заглушают все доводы разума и совести вместе взятые.

«Я с детьми не воюю…»

Еще бы! Такой благородный и великодушный Демид! Это известная стерва София Дашкова со всеми воюет. А младенцами закусывает на обед.

Убила бы…

В сердцах бросаю чашку в мойку, она чудом остается целой. Вздыхаю, открываю кран, вода бьет струей по дну мойки.

Он манипулирует мной, я прекрасно это осознаю. Демид давит всей своей массой, причем отлично знает, где и на что можно надавить. Вот только на дорожке, по которой он вынуждает меня идти, лед слишком тонкий и хрупкий. И я отдаю себе полный отчет, что стоит мне сделать шаг, тут же с головой провалюсь в ледяную воду.

Очень удобно быть благородным и великодушным за чужой счет.

Все тот же робкий голос внутри возражает, что когда Демид больше двух лет назад взялся мне помогать, его профит был нулевой. Возможно даже с небольшим минусом. Потому что как бы он ни кичился, это самый последний человек на Земле, который получает удовольствие от чьих-то страданий.

Демид был со мной в аэропорту, он видел глаза Рустама. И он совершенно точно не злорадствовал.

Но мне все равно хочется бросить чашкой не в мойку, а в Демида. Потому что знаю, какое приму решение. И этот гад знал. Уже когда сюда ехал, знал.

Плюю на время суток, на то что совершенно точно не высплюсь — впрочем, сон мне по любому не светит, — и делаю себе кофе. Достаю десерт. Вкусный, с голубикой.

Кофе пью сидя на подоконнике — он у меня широкий, удобный. Я туда подушек набросала декоративных, чтобы сидеть было удобнее.

Постепенно сдуваюсь, и пока моя внутренняя истеричка с довольным урчанием поедает десерт, голос разума звучит в голове все громче и настойчивей.

В рассказе Демида слишком много нестыковок. А в такой простой и понятной истории их вообще быть не должно.

Лиза сбежала? Сбежала и бросила больного ребенка, прекрасно осознавая, что сжигает за собой все мосты? Очень глупо и недальновидно для такой расчетливой особы.

Детский лейкоз успешно лечится, особенно с возможностями Айдаровых. Можно даже сказать, Айдаровых-Ольшанских, раз Демид принимает такое живое участие в племяннике.

Тогда с чего вдруг Лиза, которая все это время мертвой хваткой держалась за Рустама, мирилась со всеми его ограничениями, при этом давно распрощавшись с перспективой стать Айдаровой, решает исчезнуть?

Значит Демид солгал? Конечно, на него это непохоже, но с другой стороны, что ему может помешать? Или же они ее нарочно с Рустамом куда-то сплавили, объяснив тем, что иначе я не соглашусь привезти дочь?

В принципе, звучит логично. В то, что Лиза согласилась им подыграть, ничего удивительного. Я бы к ней на коленях ползла, будь я на ее месте.

От того, что я могу оказаться на ее месте, немеют конечности, и я спешу переключиться на свои раздумья. Не хватало мне еще для полного комплекта мучиться чувством вины.

А вот здесь появляется еще один интересный вопрос. Почему не подошел Дамир?

Я не генетик, но из того, что я нарыла в интернете, Дамир и Майя как доноры для Амира абсолютно идентичны. Разве что я окажусь более генетически совместимой с Амиром чем Ди.

И чем дольше я об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что это довольно топорная попытка Демида заставить меня рассказать Рустаму о дочери. Как бы я ни возмущалась, попытка, увенчавшаяся успехом.

Несколько раз тянусь к телефону, чтобы написать гневное сообщение, и спустя некоторое время кладу обратно. Все равно ничего не изменится. Я решение приняла, а спрашивать Демида о причинах не имеет смысла.

Причина очевидна. Он сочувствует брату и хочет подстраховать его, сгладив возможную потерю сына приобретением дочки. И за то, что моя малышка для Ольшанского лишь разменная монета, мне хочется его убить.

Ровно в восемь сорок пять во двор заворачивает огромный, похожий на танк, внедорожник Ольшанского. Я вижу его из окна, но когда дверца со стороны водителя открывается, отхожу и задергиваю штору.

— Пойдем, доченька, — зову Майюшу. Малышка с готовностью бежит к двери, придерживая рюкзачок.

У меня один чемодан, там в основном вещи Майи. Надеюсь, что в столице мы не задержимся.

Я, конечно, позвонила Каменецкому с просьбой дать мне отпуск за свой счет в связи с непредвиденными обстоятельствами. Но как я и думала, для него моя просьба не стала новостью, и меня отпустили с подозрительной готовностью. Как минимум, Глеб Дмитриевич был предупрежден.

Выходим из подъезда. Демид оборачивается на звук, и в его глазах вспыхивает такой неподдельный восторг, что я на мгновение теряюсь.

Его вообще можно понять, этого