Так и прижился'Прошка. Он никого ре обходил вниманием. Хорошо помнил запах каждого. И если утром, по забывчивости, Бугай не давал ему сахар, Прошка умел потребовать его у Кота. А вечером — у Цыбули и Баржи. На ночь — у Полудурка и Скомороха.

Горностай стал общим любимцем. К нему привыкли. Он вертелся с охотниками в шалашах и у костра. Он ночевал в тепле. Имея, как говорили промысловики, свою лежку в хазе. Даже Филин не рычал на зверька, когда тот, требуя свой положняк, не грыз рукав у бугра, зная, что этим он не прошибет его, а взбирался на плечо и кусал бугра за мочку уха. Не больно, но чувствительно. А в Тимкином шалаше прижился бурундук. Вместе с людьми зверьки пережили не одну пургу. Молча, как и подобало таежникам, терпели стужу. Они первыми почувствовали скорый приход весны и предстоящую разлуку.

Однажды они проводили на охоту Бугая. Не понял услов- ник, почему Прошка путался под ногами, шипя, припадал к земле, будто пугая, не пускал охотника в тайгу. Даже бурундук, забегая наперед, в лицо свистел. Вот только человечьим языком сказать не мог, а свиста его фартовый не разгадал. И спешил в надел. Знал: весна близко, значит, конец сезону. Мех у зверя сменится, потеряет ценность. Не будет заработка.

Он проверял петли, силки, ставил свежую приманку в капканы. И вдруг увидел прямо перед собой громадный медвежий след.

В мокром подтаявшем сугробе зверь искал муравейник. Весь снег сгреб когтями. Но что-то помешало. Отвлекло. Ушел. Следы были еще теплыми.

«Меня испугался, косматый фраер. Покуда голодный, слаб. Не нападет. Силенок набраться надо. Пробку выкинуть зимнюю. Вот тогда с тобой встречаться опасно», — подумал Бугай. Все же зарядил карабин. На всякий случай. И пошел с оглядкой.

К обеду рюкзак потяжелел. Два зайца и лиса в нем лежали. Бугай решил спуститься к сухому ручью и свернул с тропы. Там, за молодыми елками, спуск в распадок. Неделю назад в нем поставил капканы. Проверить их пора.

Фартовый шел легко. Расстегнул телогрейку. Отпускают морозы. Вон как пригревает солнце! Снег потускнел, потерял блеск. Уже не скрипел под ногами. Не обжигал холодом. Не вился за лыжами поземкой. Не рассыпался в руках. Недолго уже зиме хозяйничать в тайге. Бугай решил развести в распадке костерок. Передохнуть немного в тиши. И вдруг увидел, как из-за елок поднялся лохматый загривок.

Бугай онемел. Руки сами сорвали с плеча карабин. Медведь встал на дыбы. И в ту же секунду, не целясь, выстрелил фартовый в зверя.

Рык и грохот выстрела одновременно разорвали тишину тайги. Затрещали кусты, коряги. Медведь ушел. Ранен? Иль подыхать побежал? Не знал тогда Бугай особенностей охоты на медведя.

Никто из условников, кроме Тимки, не видел этого зверя. Знали о нем понаслышке. Из рассказов. Которые никого не настораживали и не пугали.

Бугай увидел каплю крови на следах медведя. И, решив, что сам он не сможет притащить тушу к шалашам, не пошел за зверем в тайгу. Сообразил, что теперь в шалашах никого нет, а в потемках законники не станут искать зверя. Он спустился в распадок, поняв, что раньше завтрашнего утра возвращаться сюда нет смысла.

«Крепко пуганул я косматого. Коль жив остался — век фартовому на зенки не попадется. Хотя вряд ли жив! Замок- рил его, это верняк. Вон как в тайгу слинял. Небось дышать совсем мало осталось. Вот и шустрил, чтобы не на виду, а в глухомани накрыться. Ведь не дробью чесанул, маслину всадил. И без промаху. Иначе откуда кровь на следах? — соображал Бугай, радуясь, что первая охота на медведя оказалась удачной. — А то все стращали. И бригадир на понял брал. Мол, нет в тайге зверя опаснее медведя! Хрен там! Нет во всем свете никого страшней законника! Что против него медведь? Мелкий фраер! Да из него сявку можно слепить при желании. Чтоб из барака вовремя парашу выносил и легавых на гоп-стоп брал, когда те вздумают к законникам нарисоваться. Вот прихиляю вечером и. вякну: мол, кента себе завел нового. На дело его фаловать буду. В Трудовом сельмаг трахнуть. Иль сберкассу, — засмеялся Бугай, спустившись в распадок. — Ох и полезут зенки на тыквы, когда увидят мой навар! Конечно, угрохал я его. Если б ранил, он меня так подцепил бы, что я на том свете уже канал. Вон Тишка еле очухался. А я — ни хрена! На своих катушках прихиляю», — радовался Бугай.

Все петли, силки и капканы в распадке оказались пустыми. Приманка не тронута. И ни одного следа вокруг. Законник решил подождать еще несколько дней, потом снять все ловушки и перенести в другие места.

Раздосадованный неудачей, он возвращался к шалашам другим путем, сокращая дорогу.

Вечером, когда мужики сели ужинать, законник рассказал о встрече с медведем.

— Ну, лафа! Теперь мяса будет, хоть жопой ешь! У медведя одна ляжка с полтонны! — обрадовался Филин и вызвался утром помочь Бугаю разыскать и притащить тушу.

— Везучий ты, Бугай! Медвежья шкура — знак охотничьей удачи! И это в первый сезон! Знать, любит тебя тайга! — позавидовал Скоморох.

— А я всегда был везучим. С фартовыми быстро скентовал- ся. С бабами везло. С меня даже клевые не брали башли за ночь. Все на меня сами лезли. Никогда ни одну не фаловал.

— Можно подумать, что не ты их, они тебя в постели мнут и тискают. Ишь, целка! Форшманули его кле-

пые! Да видел я, как ты на цырлах перед ними выпендриваешься! Клевые с ним без навара тискаются! Кому заливаешь баки? Мы ж не целки! — оборвал Филин Бугая.

— Завидуешь, бугор? Небось обломилось бы тебе медведя замокрить, всем зонам и «малинам» трехал бы до конца, какой ты везучий!

— Кончай вякать, Бугай! Чего хвост распустил? Коль убил — лафа! А если подранком сделал? — зло смотрел Тимофей на Бугая.

— А что такое? Ну сегодня не пришил, завтра прикончу. Только будь живым, он меня в тайге до вечера десять раз припутал бы. Но ведь не высунулся. Значит, накрылся, — убеждал Бугай.

— Смертельно раненный никогда не убегает. Засеки на шно- беле. Он, прежде чем сдохнуть, тебя бы в клочья пустил, три «малины» пацанов и шестерок из тебя надергал бы. А уж потом сам ожмурился. Насмерть раненный страшней здорового. Мне дед ботал про медведя много. Про смертельный прыжок. На шесть метров может сигануть, чтоб достать своего стопорилу- мокрушника. Ты про медведя сквозь губу не ботай. Добра от твоего выстрела не будет. Это верно, как два пальца обоссать.

— А что от подранка бывает? — спросил Кот, настороженно вслушиваясь в тайгу.

— Если тот медведь дышит, то станет для Бугая стопори- лой. Всюду по тайге стремачить его начнет, пока не припутает где-нибудь. Но страшен он не только ему, а всякому из нас. Любого заломает за свою боль, какую человек причинил. Только старые медведи никого, кроме обидчика, не тронут. Они его запах годами помнят. А молодой зверь дюжину мужиков ожму- рит, покуда виноватого сыщет! И до конца людоедствовать будет. Так дед Притыкин говорил мне. А он в этом толк знал, — умолк Тимка.

Плечи мужиков ознобом перетянуло. Шутить расхотелось.

— Да не-ет! Он рявкнул, когда я в него пальнул, — лопотал Бугай.