— Что ж, — сказал он, — извини, но я — такой, какой есть, и другим быть не могу.

— И поэтому готов влюбиться в кого угодно только потому, что он, как ты говоришь, «прекрасен».

— Не в кого угодно, разумеется. Это в самом деле было бы безумие, — возразил Ник; вести этот разговор ему было тяжело и неловко. — Знаешь, тут не о чем спорить, это просто факт. Я — такой, как есть.

— Но ведь Дентона никак нельзя было назвать прекрасным? — не отставала Кэтрин.

— У Денни была прекрасная задница, — усмехнулся Ник. — Только это меня в нем и интересовало. Я его не любил.

— А этот, как его… Лео? Он же был вовсе не красавец, а ты по нему с ума сходил. — И с любопытством уставилась на него, гадая, не зашла ли она слишком далеко.

— Для меня он был прекрасен, — тихо, дрогнувшим голосом ответил Ник.

— Вот видишь! — с торжеством заключила Кэтрин. — Кого мы любим, того и считаем красивым, а не наоборот.

— М-м…

— Кстати, как он? Ты давно с ним виделся?

— Последний раз — прошлой весной, — ответил Ник и встал, чтобы выйти в туалет.

Окно в ванной комнате выходило во двор, на шоссе, и дальше — в необозримые французские поля, за которыми простирается Северная Франция, а дальше — Ла-Манш, а еще дальше — Англия, Лондон, купающийся в том же солнечном свете; и ворота в сад открыты, и бежит, извиваясь между деревьев, гравийная дорожка, и все так же стоит в укромном уголке сторожка садовника и преет возле нее компостная куча. Ник замер у окна, ожидая, пока острая тоска схлынет и сменится благодатным спокойствием человека, на минуту выбежавшего передохнуть из класса, из аудитории, из зала заседаний в прохладный, светлый и пустой коридор. Нет; он не станет рассказывать Кэтрин все. Не упомянет о линии красоты, ни словом не обмолвится о своей страсти к Тоби, о робких и смешных (как он теперь ясно понимал) попытках привлечь его внимание, о редких минутах близости, которые уделял ему порой Тоби по доброте душевной. Нет смысла об этом рассказывать. Для нее Тоби — всего лишь тупой, никчемный, надоедливый старший брат.

Вернувшись в комнату, он обнаружил, что Кэтрин, хихикая, листает гей-путеводитель.

— Убиться можно, — сообщила она.

— Да, веселая книга, — согласился Ник, смущенный, но и довольный тем, что она сменила тему.

— Подожди-ка… где у них Париж? Я хочу почитать про «Паракат»… По-моему, они тут все врут! — И она принялась с театральным интересом шуршать страницами.

— Там вряд ли много написано, — заметил Ник.

— Ага, «Паракат»! Дискотека, со среды по субботу, с одиннадцати до трех. L'An de Roi, — произнесла она по-французски, с сильным акцентом. — Дорогой, давай туда съездим! Представляю, как там весело!

— Рад, что тебя это забавляет.

— А давай предложим Уради съездить с нами и посмотрим, что он ответит… Боже мой, сколько тут всего!

— Очень полезная книжка, — сказал Ник.

— Туристические маршруты, боже мой! Ой, смотри — улица Сен-Фрон, это же там, где мы с Типперами вчера были! Если бы только они знали… А что значит НССР?

— НССР? «На свой страх и риск».

— А, понятно… понятно… Господи, да тут весь мир!

— Найди Афганистан, — предложил Ник, вспомнив знаменитое предупреждение о грубости афганского секса. Но Кэтрин продолжала листать страницы дальше. Ник присел рядом с ней.

— Я ищу Ливан, — объяснила она.

— А-а… — сказал Ник.

— О, звучит очень заманчиво. Средиземноморский климат — ну, это мы и так знаем… и гомосексуализм считается наслаждением.

— Правда? — спросил Ник.

— Правда. «L’homosexualité est un délit», — продекламировала она голосом генерала де Голля.

— Увы, дорогая, délit — это «преступление».

— Вот как?

— Наслаждение по-французски будет «délice», а «délit» — это проступок.

— Надо же! А как похоже!

— Они и в жизни часто похожи, — ответил Ник и мысленно похвалил себя за находчивость.

Скоро Кэтрин наскучила книга. Она повернулась к Нику и спросила:

— И что же он предпочитает, наш старина Уради?

— Меня.

— Понятно, — протянула Кэтрин; такой ответ ее явно не удовлетворил.

— Ладно, ему нравится пассивная роль, — ответил Ник резко, чтобы она поняла: больше ей из него ничего не вытянуть.

— Мне всегда казалось, что он должен быть не простым геем, а каким-нибудь ужасным извращенцем.

— Десять минут назад ты вообще не знала, что он гей.

— Но в глубине души догадывалась.

Ник укоризненно улыбнулся. Они с Кэтрин не раз вели разговоры о мужчинах, и теперь она с полным правом ждала, что он расскажет ей все. Втайне ожидая этого разговора, Ник подготовил несколько фраз о Уани, которые, как ему казалось, должны произвести на нее впечатление и закрыть тему. Ему нечего стыдиться. А о порнофильмах в отеле он, конечно, не расскажет.

— Ну, он любит заниматься сексом втроем, — сказал он.

— М-м, не мой стиль, — отозвалась Кэтрин.

— Договорились, тебя приглашать не будем.

— А с кем вы спите втроем? — с любопытством поинтересовалась она.

— Как правило, с незнакомцами. Партнеров нахожу я по его просьбе. Или снимаем парня-проститутку, Stricher.

— Что?

— Так их называют в Мюнхене.

— Понятно, — сказала Кэтрин. — Но это ведь довольно рискованно, тем более если он все держит в тайне?

— Мне кажется, риск его и привлекает, — ответил Ник. — Ему нравится опасность. Нравится подчиняться. Нравится, когда есть свидетели. Я сам не совсем понимаю, в чем тут дело… но мне кажется, ему нравится все, противоположное тому, что он есть.

— Звучит довольно отвратно, — заметила Кэтрин.

Ник продолжал, уже не понимая, защищает Уани или присоединяется к обвинению:

— Еще он любит кричать.

— Когда кончает?

— Вообще во время секса. — Нет, о том утре в Мюнхене, пожалуй, лучше не рассказывать. — Однажды в Мюнхене вышло забавно, — продолжал он. — Он так вопил в номере, что потом все горничные глазели на нас во все глаза, толкали друг дружку локтями и пересмеивались. А он, кажется, так ничего и не заметил.

— Расселу тоже нравилось, когда я ору, — заметила Кэтрин.

Ник помолчал, криво усмехнулся и проговорил:

— А еще у него настоящая страсть к порнографии.

— М-м?

— Нет, в порнофильмах ничего плохого нет, но он слишком уж ими увлекается.

Кэтрин подняла брови и глубоко вздохнула.