– Спасибо, – прошептала я. – Спасибо, матушка.

Мы с Пером-на-Макушке взяли Марту под руки и помогли ей засунуть ноги в лошадиные внутренности, и вскоре она перестала дрожать и смогла говорить.

– Господи, Мэй, – сказала она, – да ты ранена! Тебе выстрелили в спину…

Теперь я поняла, что сбило меня с ног, и отстегнула со спины тетрадь; должно быть, она задержала пулю, которая застряла у меня между лопаток.

– О, Мэй, – сказала Марта и начала плакать. – Тебя ранили. Господи Боже!

– Перестань, Марта, – оборвала я ее. – Нужно найти укрытие и развести огонь.

– Нечем, – простонала Марта. – Нечем разводить! Мы все умрем на скалах. Ох, Боже мой, Мэй, тебя застрелили! Наши детки, детки наши…

И она снова ударилась в слезы.

– Зато с твоим сыном все хорошо, – сказала я. – Погляди, как маленький Колтун кутается в лошадиные кишки!

И правда – малыш был весь в крови, словно заново рожденный из какого-то немыслимого чрева. Но его кожа обретала здоровый цвет, и он истошно вопил.

– Посмотри, сколько в нем силы! – сказала я. – Он сохранит тепло еще несколько часов. А нам надо найти укрытие.

Мои руки совсем онемели от холода, пальцы дрожат… Я пишу эти последние строчки, сидя в расщелине… Мы не сумели разжечь костра… мы замерзнем насмерть… дыхание дается мне с трудом и болью… на губах пузырится кровь.

Внизу догорает деревня, и я слышу треск огня, бледнеющего в свете наступающего дня. Как жаль, что до нас не доходит его тепло. Когда огонь догорит, останется только сажа, и головешки, и обгоревшие трупы. Среди них должны быть и наши друзья, и их дети… Господи, прости нас всех… Прости все человечество…

Нам отсюда видно, как по лагерю среди развалин снуют собаки, надеясь чем-нибудь поживиться. В холодном утреннем воздухе разносится запах горелого мяса, пороха, жженых шкур, горелой плоти. Там еще находятся десятки солдат, так что мы не можем спуститься и раздобыть что-то съестное, даже, как эти собаки, согреться у огня, закутавшись в накидку.

Солдаты продолжают сваливать в кучи наши последние пожитки, поверх наваливают мертвые тела и поджигают… Погребальные костры горят холодным трепещущим пламенем и быстро догорают, оставляя лишь обугленные останки.

Время от времени с холмов раздаются отдельные выстрелы… Это наши воины, но они плохо вооружены и у них мало патронов.

– Храбрая моя девочка, Мэй, – говорит Марта, и ее зубы снова стучат от холода. – Моя храбрая подруга, ты продолжаешь вести дневник, и там все живы, как прежде… Я так тебя люблю, подруженька моя!

– А я – тебя, Марта.

– Это конец, да? – спрашивает она дрожащим голосом. – Конец всему. И ради чего?

– Ради этих детей, – отвечаю я. – Наши дети должны жить. Они – все, что от нас останется, и этого довольно.

– Давай уже спустимся вниз, – говорит Марта, – и сдадимся солдатам. Когда они увидят, что мы белые женщины, они возьмут нас к себе.

– Они убивали нас без разбору, Марта, – говорю я, – и белых, и индейцев. Но возможно, они уже насытились смертью. Ты иди, если хочешь. Иди, подружка, со своим сыном. Объясни солдатам, кто ты такая, и моли их о пощаде.

– Я найду капитана Бёрка, – говорит Марта. – Я приведу его сюда. Он нам поможет. Подожди меня здесь, Мэй.

– Да, ты иди, Марта. Я сейчас допишу тетрадь и прикрою глаза на минутку… Я очень устала… наша крошка Сара живет в таком прекрасном месте, Марта, в весенней речной долине, там светит солнышко и поют птички… иди же, подруженька… Со мной еще побудут Милая Походка, Перо-на-Макушке и Тихоня… Я буду ждать тебя здесь, когда ты вернешься с капитаном Бёрком… Да, теперь иди. Скорее. Возьми своего сына. Скажи солдатам, кто мы, и объясни, что они натворили. Скажи, что это деревня не Бешеного Коня, а великого шайеннского вождя, Маленького Волка. И вот еще что передай от меня капитану Джону Бёрку – он это поймет – скажи ему: Мудр тот отец, который узнает свое собственное дитя…

Какая несказанная милость! Бог никогда не спешит раскрывать Свои тайны, чтобы одаривать нас Своими дарами! В Его руках – все время во Вселенной!

Вот уже более полувека мне известно о существовании представленных выше тетрадей. Но я никому не рассказывал о них. Три дня назад их принесли ко мне в аббатство, расположенное неподалеку от мест, где происходили события, описанные в последней тетради. Принес их молодой шайенн по имени Гарольд Черная Слива, живущий в близлежащей индейской резервации на реке Тонг. Гарольда я знаю с тех пор, как он родился. Я крестил его, когда он был ребенком. Он приходится внуком женщине, написавшей эти тетради, – Мэй Додд, супруге Маленького Волка – Месоке, как ее называли шайенны. Мать Гарольда шайенны зовут Ве-кесехесо, Рэн, или Маленькая Птичка.

Минуло более полувека! Как же сильно современный Запад отличается от того, каким он был в 1876 году. Я молюсь, чтобы и я сумел стать другим человеком, сумел хотя бы на малую толику преодолеть гордыню, свойственную юности, и через это сподобиться милости стать ближе к Богу в мои преклонные годы. Я болен, почти слеп, и мне уже недолго жить на этом свете. Сердце мое наполняется любовью и радостью в ожидании упокоения, чтобы я мог усесться на веки вечные у ног моего Властелина. Он призывает меня. Мне дана милость слышать Его голос, видеть Его длань во всем, что окружает нас. Поистине, мне было даровано прожить прекрасную жизнь в молитвах и трудах, в чтении и учении. Проливая пот и мозоля руки, с Божьей помощью, я был благословлен основать это скромное аббатство в холмах над рекой. Здесь началось мое отшельничество много лет назад, в простой хижине на вершине холма. Здесь же я благословлен жить до последнего дня, теперь уже в окружении двенадцати смиренных благочестивых мужей, присоединившихся ко мне за это время.

Более полувека я бродил по этим холмам по милости Божьей. Я изучал растения и животных. Расчищал землю от камней и сажал свой сад. Мне было даровано привечать путников горячей пищей и куском свежего хлеба. Я всегда молился за людей.

Пятьдесят лет назад я был благословлен, чтобы прийти сюда молодым отшельником и жить рядом с Мэй Додд и ее друзьями в племени шайеннов под предводительством Великого Вождя Маленького Волка. Полвека назад, да…

– Как здоровье твоей матери? – спросил я Гарольда Черную Сливу в тот день, когда он принес мне тетради. – Она уже много месяцев не навещала меня. Я много думаю о ней в последнее время.

– Ей очень нездоровится, отче, – сказал Гарольд. – Она умирает от рака.

– Я приду в резервацию повидать ее, – сказал я. – Пусть я стар и почти слеп, но я все еще на ногах, по милости Божьей, и могу найти туда дорогу.

– Нет, отче, – сказал Гарольд, – мама просит только, чтобы вы прочитали эти тетради и дописали, чем все закончилось, на последних пустых страницах. Она хочет, чтобы я принес их ей обратно через неделю.