– Внимание, обращаюсь к мятежникам на борту судна. Ваши сообщники арестованы. Ваши планы нам известны и уже сорваны. Сдавайтесь, или я казню ваших братьев здесь и сейчас. У вас есть десять секунд, чтобы подчиниться.

Кин стиснул зубы. Пот заливал глаза. Дыхание участилось и стало тяжелее.

Кенсай усилил давление, направив железомёт в голову Бо.

– Восемь секунд…

Он убьет их. Даже если ты сдашься, это будет означать, что и ты умрешь.

– Шесть…

Если ты продолжишь скрываться, то все еще остается надежда.

– Пять секунд…

Бо и Масео не смотрели в глаза Кину. Не умоляли. Не дрожали. Они были готовы умереть за убеждения. За восстание.

– Четыре…

Слишком много людей погибло, чтобы ты попал на борт судна. Если ты сейчас сдашься, жертва Даичи будет напрасной. На твоем счету будет каждый мятежник, уничтоженный в момент восстания в Йаме. В минуты атак Данро. Во время взрывов смертников в Кигене…

– Три…

Будет на несколько убийств больше, да?

– Два…

Будет еще несколько тел до кучи?

– Один…

Боги, во что ты превратился…

– Остановитесь. Дядя, пожалуйста.

Горящие взгляды сразу же устремились на него.

Глаза Кенсая прожгли череп Кина.

– Кин-сан? Ты хочешь что-то сказать?

– Это придумал я. Только я. Вся вина – моя.

– Ты, дурак, заткнись… – прошипел Бо, уставившийся на Кина.

Звонкая пощечина отправила Кина на пол. Он пристально посмотрел на ужасающую маску прекрасного юноши на лице Кенсая.

– Это дело моих рук, дядя.

Второй Бутон кивнул.

– А я в курсе, Кин-сан, – процедил Кенсай, покачивая головой при каждом слове. – Но мне стало интересно, хватит ли у тебя смелости признаться. – Он слегка поклонился. – Мое почтение. – И, нажав на спусковой крючок, Кенсай разнес мозги Бо и Масео.

Они шагали по залам из желтого камня, ступая по черному ковру. Кашель Даичи эхом отражался от кладки. Инквизиторы по обе стороны от него остановились, когда приступ стал слишком сильным. Но, как только мужчина восстановил дыхание, они снова двинулись вперед, прошли через стальные двери, распахнувшиеся так, как расширяется радужная оболочка человеческого глаза, с резким звуком поцелуя между клинком и лезвием, сопровождавшим открытие.

Воздух был промозглым, стены блестели от влаги. От пола до потолка тянулись длинные бумажные амулеты, на которых бездушными иероглифами была начертана защитная мантра. Даичи слышал, как гудят под полом двигатели, чувствовал запах чи – зловоние клубилось в воздухе, проникая в легкие при каждом вдохе.

Наконец они замерли перед очередной переливающейся радугой дверью, схожей с отвесной скалой. Инквизиторы казались рассеянными, изучая углы и озираясь, а главный вообще шагнул в сторону, как будто хотел избежать столкновения с чем-то невидимым.

После нескольких томительных минут ожидания радужная оболочка распахнулась, превратившись в обширную впадину из черного камня. Открывшееся пространство было огромным – практически бескрайним, стен толком не видно, над головой тянулся темный куполообразный потолок, а пол освещался полосами светящегося галогена.

Когда глаза привыкли к полумраку, Даичи разглядел гранитную колонну в центре зала, высотой примерно в десять футов. Ее пронизывали и опутывали отрезки толстых кабелей, смахивающие на червей, проделывающих ходы и отверстия в гнилых фруктах. Вокруг основания колонны располагались тысячи мехабаков, стрекочущих и перекатывающих шарики-бусины, создавая гул непристойного улья. А на вершине сидел кто-то скрючившийся – король-паразит на троне.

Красные горящие глаза, тонкий остроконечный шлем, впалые, как у мертвеца, щеки. От трона и потолка к существу тянулись кабели, подключенные к груди, ногам, рукам. Спина представляла собой скопление металлических стержней, напоминающих шипы морского ежа и светящихся обжигающим жаром.

Несмотря на латунный панцирь, жесткие зазубрины и резкие линии, существо казалось хрупким, старым, щуплым, согнувшимся под тяжестью латунной кожи.

Даичи мог бы ему посочувствовать.

Когда они вошли, существо смотрело в потолок, уставившись в непроницаемую темноту.

Но вот Даичи предстал перед существом, оно взглянуло на мужчину сверху вниз, высвистывая воздух через дыхательные мехи, окружающие трон.

Спустя некоторое время оно заговорило, и голос эхом разнесся по залу, усиленный динамиками в стенах:

– Кагэ Даичи. Я – Тодзё, возвышенный и достопочтенный Первый Бутон Гильдии Лотоса.

– Очень приятно, – проскрипел Даичи.

– Не сомневаюсь. – В хрипе, сухом, как летняя трава, притаилась улыбка. – Боюсь только, что не очень долго.

У шатра командарма была снята макушка, пропуская слабый свет восходящего солнца. Сквозь отверстие внутрь проникали черные снежинки и шипели, падая в очаг с пылающим огнем.

В остальном же в шатре царила кромешная тьма, и Хане никак не удавалось ничего разглядеть сквозь стекла защитных очков. Катя и Наташа держали девушку за руки, и Хана боялась сказать или сделать что-нибудь не так.

Поэтому она оставалась немой и почти слепой из-за темных стекол очков, спотыкаясь практически на каждом шагу, пока ее вели к очагу.

А потом ей все же удалось различить развешанные по стенам трофеи – о-ёрои мертвых железных самураев, чейн-катаны, окровавленные флаги со штандартом клана Дракона. Шесть боевых псов маршала сидели в углу, тихо посапывая, но хозяин собак, похоже, отсутствовал.

Хана потянулась, чтобы погладить звериные разумы, прежде чем снова погрузиться в мысли Кайи, в бездонную мощь, которую она обнаружила в арашиторе. В мужество, рожденное бесконечными, бушующими бурями.

Я не буду бояться.

Наташа кружила вокруг пламени, ярко светящийся глаз горел во тьме путеводной звездой и был виден Хане даже сквозь темное стекло очков.

Катя потянула Хану вниз, чтобы девушка опустилась на колени, вплела свои пальцы в пальцы Святой матери.

Правый глаз каждой женщины яростно пылал, руки соединились вокруг пламени.

Я НЕ буду бояться.

Наташа начала говорить низко и мелодично – словно она с молитвой обращалась к силе, которую одновременно боялась и уважала.

Наташа закрыла глаза, Катя последовала ее примеру, Хана почувствовала, как воздух стал тяжелее, а в горле появился привкус железа и крови, когда сестры запели в унисон, объединив голоса в мелодию, которая в любой другой момент могла бы показаться ужасающей, но закончилась ритмичными строфами, выдохнутыми напоследок легким шепотом дыхания, как влюбленные шепчут свои желания друг другу в уши.

Наташа открыла глаза, по узорным шрамам, покрывающим щеки, разлилось розовое сияние. Выражение лица у нее стало мягким, снисходительным и полным любви – так родитель с улыбкой наблюдает за невинной ошибкой неуклюжего ребенка. Она что-то тихо забормотала, указывая на себя, но Хана не могла разобрать слов.

Девушка облизнула губы, снова ощутив привкус кровавых окислов.

– Не понимаю, – призналась она, охваченная нарастающей паникой.

Неужели она сделала что-то неправильное? Может, обидела сестер?

Катя оскалилась улыбкой, обнажив пилообразные зубы, и склонилась через огонь к Хане, стягивая ее платок на шею. Девушка почувствовала, как мгновенный страх улетучился, и сообразила, что они просто